Тень мужской ревности: как моя юность обратилась в пепел
В сонном городке Дубравка, затерянном среди бескрайних лесов и озёр Ленинградской области, жила я, Алиса Соколова. Когда-то я сияла, как утренняя роса, полна грёз о великом будущем, а соседи шептались о моей целеустремлённости. Но моя судьба — не сказка о победе, а сумрачная баллада о том, как мужская одержимость перемолола мою жизнь, оставив лишь горстку пепла.
В юности я мечтала стать педиатром. Поступив в медицинский институт, встретила там будущего мужа — Дмитрия. Мы были молоды, пылки, и всё свершалось будто в волшебном сне: свадьба на третьем курсе, рождение дочери, а следом и сына. Судьба будто подмигивала мне, суля счастье. Моя бабушка взяла детей под своё крыло, чтобы я могла учиться. Я выбрала терапию, Дмитрий — хирургию, и мы переехали в его родную Дубравку, чтобы пустить корни.
Дети пошли в садик, мы с мужем работали, словно шестерёнки в чётком механизме: он — ночами, я — днями. Всё было отлажено: ни семья, ни работа не страдали. Я обожала свою профессию, жила ради благодарных улыбок пациентов. Но однажды мир перевернулся — будто чёрная туча проглотила солнце.
Дмитрий изменился. Сначала это были шутки: мол, мужчины записываются ко мне, чтобы полюбоваться на симпатичную докторшу. Я отшучивалась, но вскоре его слова стали остры, как льдины в феврале. Он допытывался, почему я задерживаюсь, названивал по двадцать раз на дню, отвлекая от больных. Я умоляла: «Дима, ты же врач, ты понимаешь — моя работа это общение! Я люблю тебя, зачем ты так?» Но он не слышал. Его ревность ползла, как тень по стене, поглощая всё.
Потом начались бури. Являлся в кабинет во время приёма, устроил сцену при медсёстрах, кричал, что запрещает мне осматривать мужчин. Я онемела: как слушать сердце через шубу? Это было безумие, но он не успокаивался. Дома скандалы длились до рассвета: дочь рыдала, сын забивался в угол, а я глотала слёзы, чувствуя, как земля уходит из-под ног. По Дубравке поползли сплетни, будто сороки на проводах: «Видали, как Соколов жену терзает?» Люди тыкали пальцами, а я тонула в стыде.
Чтобы спасти семью, я упросила Дмитрия переехать в Петербург. Казалось, большой город даст нам шанс. К удивлению, он согласился. Но кошмар лишь сгустился.
Мы устроились в разные больницы. Я надеялась, что здесь его пыл остынет, но Дмитрий словно сорвался с тормозов. Возвращался домой с диким взглядом, орал, поднимал кулак. Я маскировала синяки под водолазками, лгала коллегам. А потом он дошёл до начальства, требуя моего увольнения — мол, я никудышный врач. Главврач лишь покачал головой: «Алиса, ваши пациенты вас обожают, мне неинтересны ваши склоки». Но я сломалась. Подала на развод.
Дмитрий тянул процесс, как мог: нанял адвокатов, давил на судей. Когда нас всё же развели, он прошипел на выходе: «Ты никому не будешь нужна, я прослежу». Я осталась одна, но не свободной. Мужчин теперь боялась: осматривая пациентов, машинально искала в их глазах злобу. Жизнь сжалась до работы и детей. Дочь выросла, встретила немца и укатила в Берлин. Я молила: «Ты его почти не знаешь!» А она рявкнула: «Мама, хуже папы он не станет». Сын остался, пробовал говорить с отцом, но вскоре махнул рукой.
Дмитрий оказался болен. Он начал лечиться, а я пошла к психологу — собирать себя, как разбитую вазу. Хотела снова научиться дышать. И у меня получалось. Тогда же, будто по заклинанию, в моей жизни возник Игорь — друг моего брата. Он знал мою историю, оберегал, но я всё равно вздрагивала от его прикосновений, искала в глазах гнев. Игорь терпеливо доказывал, что он иной. И я сдалась — робко, по капле, позволила себе любить.
Но радость снова улетела. Когда я рассказала об Игоре сыну, он поставил условие: «Или я, или он. Не потерплю чужака в доме». Теперь мы встречаемся украдкой, как воры, а моё сердце сжато в кулаке. Сын отказался слушать, лишил меня права на счастье. Выбора нет — только приговор. Как мать, я выберу сына. Но от этого не легче: моя юность, мои мечты — всё сгорело в пламени мужской ревности, и я осталась среди пепла.
