**13 мая**
Вчера заехал к маме после работы. Только переступил порог подъезда, как из-за двери соседки раздался знакомый голос:
— О, Артём, родной! К Марине Ивановне пожаловал? — выглянула Людмила Петровна, поправляя платок на плечах.
— Да, зашёл ненадолго, — кивнул я.
— Ты бы с ней поговорил, сынок. После развода совсем себя не бережёт… — вздохнула она. — Я в пять утра встаю, давление мешает спать. Так сегодня гляжу — а она только домой! В такси, с сумками, в ярком платье… И, прости Господи, видно же, что не совсем трезвая. Весь дом уже судачит. Ну куда это годится в её-то годы? И мужа зря прогнала. Виктор — золотой человек. Да, ошибся. Но вместе-то почти тридцать лет прожили, не дети уже, чтобы из-за каждой ерунды разбегаться.
— Спасибо, Людмила Петровна, — стиснул зубы я. — Разберусь.
— Обязательно. У тебя же скоро свадьба с Дашей, а тут мать — на языке у всего района…
Я быстро поднялся по лестнице, чувствуя, как в груди тяжелеет. Да, поговорить придётся. Но теперь — куда жёстче.
Полгода назад мать, Марина Ивановна, застукала отца с другой. И без раздумий подала на развод. Я тогда уговаривал её простить — ну с кем не бывает, седина в голову, а бес в ребро… Не губить же столько лет! Вместе они через всё прошли: и съёмные квартиры, и мои больницы в детстве, и даже тот чёртов кредит, который десять лет душил.
Но нет. Вместо того чтобы тихо страдать, мать будто сбросила двадцать лет. Новые платья, салоны красоты, йога, посиделки с подругами до утра. Она стала выкладывать фото из ресторанов, отмечаться в сторис у каких-то музыкантов… Мне было неловко даже представлять, как объяснять будущим свёкрам, почему моя мать в свои пятьдесят ведёт себя как первокурсница. Где бабушка для их внуков — а где эти бесконечные тусовки?
В квартире пахло духами и жареной картошкой. Из кухни доносилась музыка.
— Артюша! Привет, зайка! — мать обняла меня, сияя. — Как раз чай заварила.
Она выглядела… потрясающе. Подтянутая, с идеальным маникюром, в стильном домашнем костюме. Ни намёка на привычный мамин халат с заплатками. И это почему-то бесило ещё больше.
— Ну как у вас с Дашей? Готовитесь? — спросила она, наливая чай.
— Всё нормально, — буркнул я. — А у тебя?
— Замечательно! Вчера с девчонками в «Метелице» были — пели, смеялись… Впервые за долго чувствую себя *живой*.
— Людмила Петровна в курсе. Рассказала, как ты в пятом часу домой приползла. И, цитата, «как стекло».
— Ох, эта сплетница, — фыркнула мать. — Ну пили, а что? Мне стыдиться нечего.
— Мам… — я сжал кружку. — Ты себя хоть понимаешь? В твоём возрасте по клубам шляться… Да и с отцом… вы же столько лет вместе. Бросить всё из-за какой-то…
Марина Ивановна поставила чашку. Глаза стали холодными.
— Мне пятьдесят два, Артём. Не девяносто. Я здорова, у меня есть силы, интересы и деньги, которые *я* заработала. Я не собираюсь гнить в углу, как старая тряпка.
— Но ты же скоро бабушка! — вырвалось у меня. — Какая из тебя бабушка, если ты до рассвета в баре?
— А почему я должна перестать быть человеком, только потому что ты женишься? Я что, теперь — «мать жениха», точка? Я тридцать лет жила для других. Для тебя. Для твоего отца. *Ему* можно было шляться, а мне нельзя было даже платье новое купить?
— Это… — я запнулся. — Это же несерьёзно.
— А мне сейчас *надо* быть серьёзной? — она рассмеялась. — Я хочу танцевать. Смеяться. Носить то, что нравится. Я не труп ещё, Артём. И если тебе за меня стыдно — не зови на свадьбу. Я не надену мешковину ради твоего спокойствия. Приду в красном платье, выпью шампанского и, может, даже станцую с твоим троюродным дядей. Готова?
Я молчал. Слов не было.
— Тогда не учи меня жить. Я *хочу* пожить для себя. Хотя бы сейчас.
Вечером Даша, выслушав, покачала головой:
— Она счастлива, Тёма. Имеет право. А твой отец… ну сам виноват. Мне твоя мать нравится. Яркая. Настоящая.
— Просто… хочется золотой середины.
— А ей — нет. Не дави на неё.
Сегодня позвонил первым:
— Мам, давай в баню сходим? А потом — в тот твой джаз-клуб. Говоришь, там здорово…
— А как же твой стыд? — усмехнулась она.
— Скажу всем, что ты моя сестра. Всё равно никто не поверит, что тебе за пятьдесят.
Её смех звенел в трубке:
— Ладно, уговорил. Но предупреждаю — домой рано не вернёмся.
Мы проговорили до трёх ночи. Впервые за годы я увидел в ней не просто «маму», а *человека*. Красивого. Сильного. Своего.
**Вывод:** Жить ради других — правильно. Но забывать, что ты *сам* — человек — преступление. Иногда самое важное — это просто *позволить себе дышать*.
