— Ой, Наденька, привет, родная! К маме заглянула? — крикнула через балкон пожилая соседка, приоткрыв форточку.
— Здравствуйте, Марфа Петровна. Да, на пару дней, — кивнула девушка.
— Ты с ней поговори, голубушка. После развода совсем с катушек слетела… — соседка покачала головой. — Я ведь с петухами встаю, бессонница замучила. Сегодня в пять утра гляжу — а она только с такси подъезжает! Вся нарядная, волосы распущенные… И, между нами, под шафе. Весь дом уже судачит. Ну куда это годится в её-то годы? И зачем мужа-то гнала? Владимир Иванович — золотой человек. Да, лажанулся. Но вместе-то почти тридцать лет, не шутка!
— Спасибо, Марфа Петровна, — скривилась Надежда. — Я разберусь.
— Обязательно, а то у тебя же скоро свадьба, невеста, а мать — на всю округу посмешище…
Надя быстрее зашагала, сжимая сумку. Она и правда хотела поговорить. Теперь — ещё решительнее.
Полгода назад её мать, Людмила Сергеевна, застукала отца с любовницей. И без раздумий подала на развод. Надя уговаривала её простить — ну с кем не бывает, возраст же, не разбрасываться же тридцатью годами брака! Вместе они через столько прошли: ипотеку, её подростковые бунты, переезды, болезни…
Но нет. Мама будто сбросила лет двадцать — новая стрижка, спортзал, вечеринки, сторис с караоке, фото с бокалом вина. В свои пятьдесят пять она выглядела на сорок, носилась по коктейль-барам, танцевала до утра…
Наде было неловко. У неё самой жених, скоро свадьба, потом дети. А что она скажет родне Егора? «Вот моя мама, вчера в клубе оторвалась»? Где бабушка, а где молодецкие забавы?
Когда она зашла в квартиру, всё бесило — запах духов, музыка с кухни, где что-то шипело на сковороде.
— Надюш! Привет, зайка! Как вовремя, я как раз чайник поставила.
Людмила светилась. Для своих лет — ни морщинки, фигура как у тридцатилетней, волосы уложены, маникюр свежий. Вместо застиранного халата — стильный домашний костюм. Выглядела… счастливой. И это злило Надю ещё сильнее.
— Ну как у вас с Димой? Готовитесь? — Людмила налила чай, протянула вазочку с пряниками.
— Всё нормально, — Надя отломила кусочек. — А у тебя?
— Замечательно! Вчера с подругами так отжечь успели — сначала ресторан, потом караоке… Чувствую себя лет на двадцать.
— Я слышала. Марфа Петровна рассказала, как ты в шесть утра домой брела. И… не одна.
— А, моя любимая сплетница, — фыркнула Людмила. — Ну да, выпили. Мы что, лимонад заказывали? Мне стыдиться нечего.
— Мам… — Надя глубоко вздохнула. — Может, хватит?
— О чём ты?
— Ну, тебе же не двадцать! И с папой… вы столько лет вместе. Разводиться в пятьдесят пять — это же…
Людмила поставила чашку, посмотрела прямо.
— Надя, мне пятьдесят пять, а не девяносто. Я здорова, ухожена, у меня есть силы и желания. Я не собираюсь закапывать себя заживо.
— Но ты же скоро бабушка! — вырвалось у Нади. — Как я детей к тебе приведу? Ты же в клубах пропадаешь!
— А почему я должна превратиться в этакую «бабку из сказки» только потому, что ты замуж выходишь? Я столько лет жила ради семьи. Ради тебя, ради твоего отца. Ему можно было шляться, а мне — нет?
— Но это же… — Надя запнулась. — Не по-взрослому.
— А мне сейчас как раз не до «взрослости». Я хочу жить. Смеяться, танцевать, чувствовать себя женщиной. Если тебе стыдно — не зови на свадьбу. Я не надену мешковину и не спрячусь в уголке. Надену то, что нравится, и буду веселиться. Может, даже кавалера себе найду. Кто знает?
— Мам, ну что за глупости… — Надя поняла, что проигрывает.
— Тогда не лезь не в своё дело. Я хочу пожить для себя. Хотя бы теперь.
Надя вышла на улицу, будто её вытряхнули из мешка. Слова застревали в горле. Было больно и странно. Будто она впервые увидела, как несчастна была мать все эти годы. Как молча терпела. Как растворилась в роли жены и матери.
— Она только начала дышать, — сказал Дима вечером. — Имеет право. А твой отец… ну сам нарвался. И вообще, мне твоя мать нравится. Огонь!
— Мне бы просто золотую середину…
— А ей — нет. Не дави на неё.
Через неделю Надя сама позвонила:
— Мам, привет. Пошли в баню? А потом в тот винный бар — ты хотела.
— А как же твой стыд? — усмехнулась Людмила.
— Скажу, что ты моя сестра. Всё равно никто не поверит, что мне сорок, а тебе — пятьдесят пять.
Мама рассмеялась — звонко, по-девичьи.
— Ладно, уговорила. Но предупреждаю — домой рано не придём.
Они провели шикарный вечер. Смеялись, болтали. Надя впервые за годы разглядела в матери не «маму», а «Людмилу». Настоящую. Смелую. Красивую.
И подумала — может, и правда стоит у неё поучиться. Потому что жить для других — важно. Но и для себя — тоже.
