В тихом городке близ Вологды, где зимние ветра свистят по узким улочкам, мои шестьдесят два года омрачены тоской и горечью. Я — Татьяна Фёдоровна, вдова, живу одна в своей скромной квартирке. Моя дочь Анастасия, у которой трое ребятишек, отказалась забрать меня из больницы, бросив в лицо: «Мама, хватит прикидываться такой слабенькой и жалкой». Её холодность и вечная занятость заставляют меня чувствовать себя лишней, и я не знаю, как вписаться в её жизнь.
Дочь, ради которой я жила
Анастасия — моё единственное дитя. Поднимала её одна после гибели мужа, отдавала последнее, лишь бы она ни в чём не знала нужды. Выросла умницей, пробивной, вышла замуж за Сергея, родила троих — Игоря, Олю и кроху Мишу. Я всегда была рядом: сидела с внуками, подкидывала деньги с пенсии, варила борщи, когда Настя вышла на работу. «Ты мне как третья рука», — смеялась она, и я светилась от счастья, что нужна.
Но в последние годы всё иначе. Настя погрузилась в свои заботы: дети, уроки, секции, работа в рекламном агентстве. Понимаю — времени у неё в обрез, но звонки стали редкими, визиты — по праздникам. Я старалась не ныть, не быть помехой, но здоровье подвело. Неделю назад меня забрали в больницу с давлением. Пять дней лежала под капельницей, мечтая лишь об одном — чтобы дочь приехала за мной.
Слова, которые перевернули душу
Вчера утром я набрала Настю. «Доченька, меня выписывают, помоги добраться», — попросила я. В ответ — раздражённый вздох: «Да брось ты ныть, мам, мне некогда! У меня дети, их из школы забирать, на танцы везти, уроки проверять. Не до тебя сейчас». Сердце сжалось. Не до меня? Для родной матери, что всю жизнь для неё горбатилась? Пробормотала, что сама как-нибудь, и бросила трубку, чтобы не расплакаться.
Доехала на такси, отдав полпенсии, и вернулась в пустую квартиру. Рыдала, вспоминая её слова. Слабенькая? Я не притворяюсь — мне страшно, мне больно, я одна. Настя даже не перезвонила. Внуки — моя отрада, но неужели они стена между нами? Сергей, её муж, вроде бы добрый, но в наши дела не лезет. Подруги, узнав, качают головами: «Таня, твоя дочь тебя не уважает».
Боль, которая не отпускает
Я пыталась достучаться до Насти. «Дочь, мне одиноко, заезжай хоть изредка», — говорила я. Она отмахивалась: «Да ладно, мам, ты же взрослая». Взрослая? Да, я взрослая, но мне тоже нужно внимание. Не требую многого — чай вместе попить, новостей услышать, помощи в трудную минуту. Но её слова про «слабенькую» — как нож в сердце. Отдала ей всё, а теперь я — обуза.
Внуки — моё счастье, но вижу их редко. Настя приводит их, когда нужно подменить, но сама тут же исчезает. Игорь и Оля обнимают меня, Мишутка тянет ручки, но я не мать им. Хочу быть бабушкой, а не бесплатной нянькой. Теперь, после больницы, боюсь, что и этого лишусь, если скажу правду.
Как жить дальше?
Не знаю, что делать. Поговорить с Настей? Боюсь, снова обзовёт нытиком. Молчать? Но сердце рвётся от обиды. Попросить Сергея заступиться? Он не полезет в семейные дрязги. Смириться с одиночеством? Но как, если вся жизнь была для неё?
Соседки ворчат: «Таня, поставь её на место, ты не мебель!» Но как поставить, если она не слышит? В шестьдесят два хочу чувствовать себя нужной, чтобы дочь видела во мне мать, а не обузу. Хочу, чтобы в доме звучал смех, а не тишина. Как вернуть её? Как защититься от этой пустоты?
Мой крик души
Этим письмом я кричу о боли. Настя, может, и не хотела меня ранить, но её равнодушие убивает. Внуки любят, но они не заменят дочь. Хочу, чтобы квартира наполнялась голосами, чтобы звонки были не по нужде, а от души. В шестьдесят два я заслуживаю большего, чем ярлык «нытицы».
Я — Татьяна Фёдоровна, и я найду силы напомнить дочери, кто я для неё. Даже если придётся сказать горькие слова. Пусть будет больно, но я не исчезну из её жизни без боя.
