— Людмила, хватит орать. Забирай Наташку к себе. Я больше не могу, понимаешь? И с детьми справляться, и за ней ухаживать. Она же как бревно лежит. Кто виноват? Я? У тебя совсем крыша поехала? Да?
А меня скоро та же участь ждёт. За детьми присмотри, дом держи, да ещё за Наташкой ходи. Ну и что, что она справлялась, а мне уже сил нет. Я её не бросаю, просто пусть у тебя немного поживёт. Нет у меня никого на подхвате. На себя посмотри, хоть! Не заберёшь—клянусь, в больницу сдам или сам туда лягу, — сквозь зубы процедил Дмитрий в трубку, сжимая кулаки.
Когда после долгого препирательства Людмила наконец согласилась принять сестру, Дмитрий перекрестился. Он любил жену, но эти полгода после её инсульта казались ему пыткой. Дочке Катюше семь, сыну Витьке четыре—малы ещё. Какая от них помощь? А тут ещё Наташка. Не говорит, только мычит. И плачет. Постоянно. Когда дети рядом или когда он её кормит. Однажды в сердцах бросил: «Зачем соль в кашу сыпать, когда у тебя и так слёзы солёные?» Наташа не поняла шутки, отвернулась, есть отказалась. Он тогда в ярости швырнул тарелку в стену и выбежал из дома.
После разговора с Людмилой в душе застряло что-то тяжёлое, липкое. К нему примешивался стыд. Дмитрию казалось, что каждое его слово—предательство. Но сил больше не было. Он был на краю.
Вечером, когда дети заснули, а Наташа лежала с закрытыми глазами, он вышел во двор. Огляделся—темнота. В деревне рано ложатся: утром вставать спозаранку. Только у соседа, деда Никиты, в окне светилось. Дмитрий прислушался—в доме тихо. Решительно зашагал к калитке.
— Вот так, дед. Отправлю Наташку к сестре—хоть глотну воздуха. С детьми как-нибудь справлюсь. Катя в школу пойдёт, Витьку в садик. Утром отвёл, вечером забрал. Там покормят, мне только ужин приготовить, — вертел в пальцах стопку, но водка не лезла в горло. Тот самый ком, будто застрял.
— Дима, мальчик ты ещё, глупый. Вот вернись моя Галка с того света. Хромая, слепая, больная—я б её на руках носил, как реликвию. Скучаю по ней, как ни крути, полвека вместе прожили. И ругались, и мирились, а любовь—она крепче всех ссор. А ты? Жена заболела—и сразу заныл. «Ой, не могу, ой, тяжело». А если бы с тобой? Она б тебя, как святую ношу, на себе таскала, а ты её—родственникам, как посылку. — Дед Никита отодвинул рюмку, хлопнув по столу. — А помнишь, как ты с трактора грохнулся, ноги в гипсе? Она тебя к матери отправила? Нет. Ухаживала, как за малым дитём. Теперь твой черёд. Ты мужик, ёлки-палки, соберись! Это не конец. Люби, заботься—и поднимется она, родная. А коль из дома её сплавишь—даже руки не подам, запомни! — И громко высморкался в клетчатый платок.
Дмитрий подошёл к дому, опустился на крыльцо. Слова соседа жгли, как раскалённое железо. Вспомнил Наташу—молодую, смешлиОна улыбалась ему тогда, и в глазах у неё светилось столько тепла, что теперь, сквозь боль и обиду, он снова почувствовал—именно ради этой улыбки стоит бороться.
