«Мама выгнала меня из дома в восемнадцать, а теперь умоляет о помощи»: До сих пор не понимаю, любила ли она меня хоть раз
Мне едва исполнилось шестнадцать, когда мама привела в дом нового мужика. С отцом они разошлись давно, и я ещё надеялась, что всё наладится. Но с появлением Виктора стало только хуже. Он не бил — нет. Просто дал понять: я ему мешаю. В его глазах я была не дочерью, а чужой девчонкой, которая лезет в его «новую жизнь».
Через год мама родила от него сына — моего брата Стёпку. Я привязалась к малышу с первых дней. Кормила, качала, гуляла с ним. Мама же вышла из декрета раньше, боялась потерять работу. Мне просто бросили:
— Институт подождёт. Сиди с братом. Кому ещё?
Я промолчала. Уже тогда чувствовала себя в этом доме лишней. Но этот приказ стал последней каплей. Меня больше не спрашивали — мной командовали.
Виктор орал по любому поводу. Не убрала, забыла постирать, опоздала с кормлением — всё вызывало скандал. В тот день он пришёл рано и увидел грязную посуду. Я не успела — Стёпа опять температурил. Но ему было всё равно. Он затопал, хлопнул дверью, кричал, что я «дармоедка» и «нахлебница», что живу у них на шее.
Когда мама вернулась, я ждала, что она скажет хоть слово в мою защиту. Но она встала рядом с ним. Не глядя, бросила:
— Не нравится — собирай вещи. Хватит кормить тебя за наш счёт.
Я ушла той же ночью. Спасибо бабуле — приютила. Я ревела в подушку, а мама не звонила. Ни разу. Не спросила, как я. Даже когда бабушка заболела и мы еле сводили концы с концами, помощи не было. Вытягивали сами.
К восемнадцати годам я уже работала официанткой в забегаловке. По вечерам училась на заочке. Жили скромно: бабушкина пенсия уходила на таблетки и квартплату. Я тянула остальное. Потом стало легче — окончила учёбу, зарплата выросла.
Когда бабушки не стало, я осталась в её квартире. Она переписала её на меня. Думала, мать объявится — хоть из-за денег. Но нет. Будто меня не существовало.
В двадцать четыре я встретила Сергея. Он стал моей опорой. Мы поженились, родились две дочурки — Алина и Даша. Я наконец узнала, что такое семья — без криков, страха, постоянных упрёков. Жили душа в душу десять лет. Пока однажды не раздался стук в дверь.
Я открыла. На пороге стояла она. Моя мать.
— Здравствуй, доча… Помоги. Мне некуда идти. Виктор ушёл. Стёпан… связался с плохой компанией. Совсем одна. Пенсии не хватает…
Она не извинилась. Ни слова. Ни «как ты», ни «прости». Только жалобы. Только «мне плохо». Только «помоги».
Я смотрела на неё и сжимала кулаки. Всё, что копилось годами, вырвалось:
— А когда мы с бабушкой голодали, ты хоть раз позвонила? Когда я пахала на двух работах, тебе было интересно? А теперь приползла — будто ничего не было?
Она побледнела. Сжала потрёпанную сумку и холодно бросила:
— Не хочешь помогать — подам в суд. По закону ты обязана содержать мать.
Я захлопнула дверь. Прошептала в щель:
— Подавай. Ты мне не мать.
Потом долго рыдала. Сергей обнимал, гладил по спине. Дочки испуганно жались в другой комнате. Я сидела на диване и впервые дала волю всей боли. Вспомнила каждый укор, каждый холодный взгляд.
Позже, когда эмоции улеглись, я задумалась. Может, перегнула? Всё-таки она родила меня. Растила. Пусть плохо, пусть сквозь зубы. Но как простить, что в самый тяжёлый момент она выбрала его, а не свою дочь?
Ответа у меня нет до сих пор. Обида — как ржавый гвоздь в сердце. Может, когда-нибудь прощу. Но не сейчас. И, скорее всего, не должна.
