Мама пообещала мне наш родовой дом у реки… Но после ремонта внезапно передумала.
С детства я грезила об этом доме. Небольшой, почерневший от времени бревенчатый дом на берегу Волги — с ароматом сосны, мокрой травы, домашних пирогов и долгих летних сумерек. Мы приезжали туда каждое лето: с братом и сестрой купались до дрожи в теле, ходили с отцом за карасём, а вечерами слушали, как плещется вода и поскрипывают старые половицы. Для меня этот дом был не просто дачей — он был кусочком души, частью рода, местом, где по-настоящему было уютно.
Когда мне стукнуло тридцать пять, мама как-то между делом обронила:
— Наташа, ты же знаешь, что дом достанется тебе. Я давно решила. Ты его любишь, всегда о нём заботишься.
Я ничего не просила, не требовала. Просто поверила.
Прошёл год. Дом начал ветшать: фундамент просел, крыша текла, стекла дребезжали на ветру. Мама постарела, денег на ремонт у неё не было. А я не могла смотреть, как любимое место превращается в руины.
Я отказалась от отпуска, от поездки за границу, от нового ремонта в своей московской однушке. Все накопленные рубли — в дом. Наняла строителей, каждые выходные приезжала: проверяла, выбирала обои, помогала. Покупала мебель, обустраивала уют. Я буквально вдохнула в этот дом вторую жизнь. А мама только умилённо качала головой:
— Господи, как же здесь теперь красиво… Прямо как в мои молодые годы.
— Я же говорила, что он ещё послужит, — отвечала я, уставшая, но счастливая.
Когда всё было закончено, мы сидели с ней на обновлённой террасе. Солнце садилось, чай в кружках остывал. Вдруг она потупила взгляд и тихо произнесла:
— Наташ… Я отдала дом Оле.
— Что? — я не сразу осознала.
— Ну, твоей сестре… У неё ведь проблемы. Развод, ребёнок, жить негде. Я подумала, ей нужнее…
Я онемела. Просто сидела и молчала. Внутри будто оборвалась струна. Будто нож в сердце. Этот дом был моей мечтой, моей опорой. Я верила, что он всегда будет моим. Я вложила туда не только деньги — душу, силы, память. А Оля? Она и не вспоминала об этом доме. Не приезжала. Ему места в её сердце никогда не было. И мама даже не обсудила со мной. Просто… отдала.
Я не устроила скандал. Не кричала. Просто молча встала и ушла. Несколько дней не могла есть, спать, разговаривать. В груди была такая пустота, что даже дышать было тяжело. Я чувствовала, будто мама вырвала у меня что-то живое — и просто бросила. Будто сказала: «Ты сильная, ты справишься». Только вот… я не справилась.
Через неделю я всё же набралась сил и позвонила:
— Мам… Тебе хоть чуточку жаль?
Она помолчала. Потом ответила:
— Я хотела помочь вам обеим… Но, видимо, ранила именно ту, что всегда была рядом.
С тех пор я стала навещать её реже. Сестра теперь живёт в том доме. Мы почти не общаемся. Дом у реки больше не дом. Он стал просто стенами. Пустыми. Холодными. Как и та часть души, что осталась там.
Иногда предательство приходит не от врагов, а от самых близких. Обещания, данные родной кровью, должны быть нерушимы. Потому что боль, нанесённая рукой любимого человека, не заживает ни со временем, ни с прощением. Её не заглушат слова, её не искупит логика. Она просто остаётся с тобой. Навсегда.
