Он уехал за границу с любовницей, а мы строили планы на семью и детей…
Я знаю, он не заслуживает моих слёз, но сердце не хочет забывать.
Пишу эти строки, потому что внутри всё сжигает — и обида, и боль, и злость на саму себя за то, что до сих пор люблю человека, раздавившего моё сердце, как пустой окурок на мостовой. Я не понимаю, как разлюбить предателя, который просто вычеркнул меня из своей жизни, словно я была случайной опиской в его биографии, а не главной страницей.
Мы с Игорем знали друг друга со школьной скамьи. В старших классах начали встречаться, а потом вместе поступили в университет в Москве. Снимали квартиру в хрущёвке, жили почти как муж и жена. Порой денег не хватало даже на хлеб, бывало, ложились спать голодными, но нам было достаточно одного — того, что мы рядом. Он сжимал мою руку, я прижималась к его плечу, и каждую ночь перед сном он шептал: «Люблю». Эти слова грели сильнее печки и были дороже любой уверенности в завтрашнем дне.
После выпуска решили остаться в столице. Уже тогда говорили о свадьбе, о детях, мечтали накопить на дом в Подмосковье, с яблонями во дворе, с псом Тузиком, с крыльцом, где будут висеть качели. Игорь устроился в крупную иностранную фирму, а я долго искала работу — будто никому не нужна. В итоге взяли в контору за копейки, но я радовалась: теперь и я могла помогать с деньгами. В съёмной квартире постепенно появились домотканые половики, занавески с ромашками, облезлый сервант. Я строила наш быт, пусть даже на чужой земле.
Игорь быстро рос по службе, и его начали отправлять в заграничные командировки — то в Берлин, то в Прагу, то в Рим. Возвращался всегда замкнутым, усталым, но я списывала это на дорожную усталость. А потом, в один вечер, он вдруг сообщил, что его переводят в офис в Варшаву на целый год. Я разрыдалась — год разлуки казался вечностью. Но он лишь холодно отвернулся. Ни объятий, ни утешения, ни обещаний писать. В ту ночь он впервые не сказал, что любит меня. Тогда я впервые почувствовала — что-то сломалось, но верить не хотелось.
Когда он уезжал, прощались наспех. Без слёз с его стороны, без слов «скучай». Лишь мне было известно, каких сил стоило не ухватиться за его рукав и не закричать: «Не уезжай!» Через неделю пришло письмо. Сухое, чужое. Он благодарил за всё, писал, что давно должен был признаться, но боялся: у него роман с коллегой. И она, между прочим, теперь тоже в Варшаве. Желал счастья и просил не обижаться. Всё. Без сожалений. Без объяснений. Без права на ответ.
Я рыдала сутками, не ела, не спала, смотрела в пятна на потолке и не могла понять, как из настоящей любви можно просто сбежать. Хуже всего — он даже не нашёл в себе смелости сказать это в лицо. Просто испарился, оставив после себя пустоту и вопросы без ответов. Больно было не только за себя, но и за все наши годы, за мечты о даче в Серебряном Бору, за все «когда-нибудь», которые теперь рассыпались в прах.
И я знаю — он не стоит моих слёз. Мужчина, который не может честно закончить отношения, — не мужчина. Это подлец. Но моё сердце не слышит разума. Я не знаю, как теперь довериться кому-то ещё, как снова пустить в свою жизнь любовь. Боюсь даже случайного взгляда, даже улыбки. Я стала другой — ощетинившейся, как ёж, недоверчивой до боли. Но когда-нибудь это пройдёт. Чувствую — время затянет раны, и я снова научусь мечтать. А пока просто учусь жить без него. Дышать без его смеха. Любить себя. И в этом моё спасение.
