Свекровь «случайно» заперла меня в подвале. Через час я вышла оттуда с коробкой, содержимое которой заставило её опуститься на колени.
«Мне нужны солёные рыжики», голос Инны Витальевны, свекрови, был приторно-сладким, как сироп от кашля, и таким же липким. «Пожалуйста, Оленька, принеси».
Ольга молча кивнула, откладывая книгу. Проще было согласиться. Любой отказ, даже самый деликатный, превращался в многочасовую лекцию о её неблагодарности, эгоизме и неуважении к старшим.
Годами она выбирала короткий путь безмолвное согласие.
«Просто ещё одни выходные», сказала она себе, принимая из рук свекрови тяжёлый, старомодный фонарь. Сергей снова уговорил её приехать к его родителям, пока он с отцом будет на рыбалке. «Маме одной скучно, посиди с ней, вы же почти подруги». Почти. Если не считать ежедневных микродоз яда, которые Инна Витальевна впрыскивала в её жизнь.
«Они в самом дальнем углу, в подвале», добавила свекровь, и в её глазах мелькнул тот самый, знакомый Ольге хищный огонёк предвкушения.
Скрипучая деревянная дверь вела в темноту, пахнущую сырой землёй, прелыми овощами и мышиным помётом.
Это было царство Инны Витальевны, куда она никого не пускала, кроме как с поручениями. Спускаясь по ветхим, скользким ступеням, Ольга чувствовала, как холод пробирается под свитер.
Луч фонаря выхватывал из мрака бесконечные полки с рядами стеклянных банок: огурцы, помидоры, компоты. Идеальный порядок. Такой же идеальный, как фасад их «счастливой» семьи.
Вот они, рыжики. В самой глубине, за батареей трёхлитровых банок с яблочным соком. Пришлось тянуться, балансируя на цыпочках.
И в этот момент наверху раздался сухой, окончательный щелчок. Звук тяжёлого металлического засова, вставшего на место.
Ольга замерла, прислушиваясь. Но наверху больше не было ни звука. Ни шагов, ни скрипа пола. Ничего. Она медленно, уже всё понимая, поднялась по ступеням и толкнула дверь.
Заперто.
«Инна Витальевна?» позвала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. «Вы не могли бы открыть?»
Ответа не было. Она позвала снова, громче. Потом начала стучать в толстые, промасленные доски. Глухой, безнадёжный звук.
Её оставили здесь. Намеренно. Эта мысль не обожгла, а скорее отрезвила. Это не было случайностью. Это была кульминация их тихой, изматывающей войны.
Прошло, наверное, около часа. Холод проникал в кости. В отчаянии и злости Ольга обошла тесное пространство, роясь в мешках с картошкой. В одном углу она споткнулась и, чтобы не упасть, резко оперлась на старую стойку.
Раздался треск. Одна из банок с компотом, стоявшая на самом краю, пошатнулась и с оглушительным звоном грохнулась на земляной пол, разлетевшись фонтаном липкого сиропа и варёных абрикосов.
Отскочив, Ольга осветила фонарём место падения. И увидела то, что скрывала банка. Доска в стене за стеллажом отличалась цветом. Она была светлее, свежее. Без паутины.
Сердце заколотилось. Любопытство пересилило страх. Она сдвинула соседние банки, подцепила доску ногтями.
Та легко поддалась, открывая небольшую нишу в стене.
Внутри стояла обычная картонная коробка из-под обуви, перевязанная выцветшей лентой.
В ней лежали письма. Десятки писем, исписанных знакомым мужским почерком. Ольга развернула одно.
«Моя несравненная Инна, прочитала она, каждый день без тебя мука. Твой муж и сын снова уехали? Умоляю, подари мне хотя бы час Твой навеки, Константин».
Константин Петрович. Лучший друга Фёдора Петровича. Крёстный её мужа Сергея.
Даты на письмах охватывали почти десять лет. Десять лет тайной жизни, страсти и лжи, пока её муж и свёкор были на работе, в командировках. На рыбалке.
В этот момент наверху заскрипел засов.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Инна Витальевна с выражением притворного ужаса на лице.
«Оленька! Боже мой, прости! Засов сам упал, я только сейчас заметила»
Она оборвала фразу. Её взгляд упал на разбитую банку, а затем на коробку в руках Ольги.
Лицо свекрови медленно меняло цвет, превращаясь в серую маску.
Ольга спокойно, не торопясь, поднялась по ступеням, держа коробку перед собой, словно щит.
«Знаете, Инна Витальевна, я думаю, содержимое этой коробки заставит вас пересмотреть наше с вами общение».
Она прошла мимо окаменевшей свекрови в дом, оставив за спиной запах подвала, разбитых надежд и похороненных там тайн.
Воздух в гостиной казался густым. Ольга осторожно поставила коробку на полированный журнальный столик. Прямо на кружевную салфетку, которую так берегла свекровь.
Инна Витальевна медленно вошла следом, плотно закрыв за собой дверь. Маска растерянности сползла, уступив место ледяной ярости.
«Что ты себе позволяешь?» прошипела она. «Рыться в чужих вещах»
«В вещах, которые вы так небрежно хранили в моей временной тюрьме?» Ольга спокойно встретила её взгляд. «Вы заперли меня. Случайно».
«Это это клевета! Ты просто неловкая, разбила банку»
«И нашла вот это», Ольга слегка приподняла крышку коробки. «Какая удачная неловкость, правда?»
Инна Витальевна дёрнулась, словно хотела выхватить коробку, но застыла на полпути. Расчётливый ум хищницы боролся с паникой. Она попыталась подойти с другой стороны.
«И что ты собираешься делать? Побежишь жаловаться Сергею? Фёдору? Они тебе не поверят. Ты для них чужая. А я мать и жена».
«Вы действительно так думаете?» Ольга улыбнулась. «Думаете, ваш сын, мой муж, не узнает почерк своего крёстного? Мужчины, который учил его ловить рыбу, пока его отец был в командировках?»
Последние слова ударили свекровь, как пощёчина
