Я пригласила всю родню на ужин и подала каждому красивую, но пустую тарелку с узором. Лишь перед внучкой поставила полное блюдо.
Елизавета Прохоровна Воронцова обвела стол тяжёлым, всезнающим взглядом.
Вся её семья была в сборе. Сын Всеволод Прохорович с женой Ларисой. Дочь Ирина Прохоровна с мужем Борисом.
И Екатерина Борисовна, её внучка Катя, хрупкая, как тростинка, с тихими внимательными глазами, которые взрослые ошибочно принимали за испуганные.
В воздухе пахло нафталином от парадных костюмов и холодными деньгами.
Белоснежные перчатки официантов беззвучно расставили перед гостями тарелки. Фарфор тонкой работы, с ручной росписью золотой причудливый узор по кобальтовому краю.
Идеально, демонстративно пустые.
Лишь перед Катей поставили тарелку, полную еды. Ароматный кусок запечённого осетра, нежная спаржа, сливочный соус с травами. Внучка замерла, втянув голову в плечи, будто этот ужин был её личной виной.
Первым не выдержал Всеволод. Его ухоженное лицо залилось багровым румянцем.
Мама, что это за спектакль?
Лариса тут же шикнула на мужа, положив свою тонкую, унизанную перстнями руку на его локоть.
Сева, я уверена, у Елизаветы Прохоровны есть веское объяснение.
Я не понимаю, тихо проговорила Ирина, растерянно глядя то на свою пустую тарелку, то на непроницаемое лицо матери. Её муж Борис лишь презрительно скривил губы.
Елизавета Прохоровна медленно взяла в руки тяжёлый хрустальный бокал.
Это не спектакль, дети. Это ужин. Честный ужин.
Она кивнула на тарелку внучки.
Ешь, Катюша. Не стесняйся.
Катя испуганно взяла вилку, но к еде не притронулась. Взрослые смотрели на неё так, будто она украла этот ужин у них. У каждого из них.
Елизавета Прохоровна сделала маленький глоток вина.
Я решила, что пришло время ужинать по-честному. Сегодня каждый из вас получит ровно то, что заслужил.
Она посмотрела на сына.
Ты ведь всегда говорил мне, что главное справедливость и здравый смысл. Вот он, твой здравый смысл. В чистом виде.
На лице Всеволода напряглись жилы.
Я не собираюсь участвовать в этом фарсе.
Почему же нет? улыбнулась Елизавета Прохоровна. Самое интересное только начинается.
Всеволод резко отодвинул стул и поднялся. Дорогой костюм натянулся на его могучих плечах.
Это унизительно. Мы немедленно уходим.
Садись, Всеволод, голос матери прозвучал негромко, но так, что сын замер. Он не слышал этого тона много лет. С тех пор, как перестал быть мальчиком и научился просить деньги так, будто оказывает услугу.
Он медленно опустился обратно на стул.
Унизительно, Сева, это звонить мне в три ночи из подпольного казино и умолять покрыть твои долги, потому что «Ларочка не должна знать». А на следующий день за семейным столом рассказывать всем, какой ты успешный бизнесмен.
Лариса вздрогнула и отдёрнула руку от локтя мужа, будто обожглась. Её взгляд упал на Всеволода холодный и острый, как осколок стекла.
Твоя тарелка пуста, потому что ты привык есть с моей, продолжила Елизавета Прохоровна, не повышая голоса. Ты берёшь, но никогда не возвращаешь. Вся твоя жизнь это кредит, который ты не собираешься отдавать.
Она перевела взгляд на невестку. Лариса мгновенно сменила выражение лица, натянув маску сочувствия и заботы.
Елизавета Прохоровна, мы вам так благодарны за всё
Твоя благодарность, Лариса, имеет свой прайс-лист. Твои визиты ко мне всегда удивительно совпадали с поступлением новых коллекций в твои любимые бутики. Помню, после твоего последнего «визита вежливости» на тебе появилось колье, которое ты сейчас так старательно прячешь под волосами. Удивительное совпадение, не правда ли?
Лицо Ларисы застыло. Маска треснула.
Елизавета Прохоровна повернулась к дочери. Ирина уже плакала тихо, беззвучно, роняя слёзы на белоснежную скатерть.
Мама, за что? Что я тебе сделала?
Ничего, Ириночка. Ты абсолютно ничего мне не сделала. И ничего для меня не сделала.
Она сделала паузу, позволяя словам уйти под кожу.
Когда в прошлом месяце я слегла с воспалением лёгких, твой курьер принёс букет. Красивый. Дорогой. К нему была приложена визитка с напечатанным текстом. Ты даже не удосужилась подписать её от руки. Я звонила тебе тем вечером. Пять раз. Ты не взяла трубку. Наверное, была очень занята на своей благотворительной ярмарке, где так трогательно рассказываешь о сострадании.
Ирина заплакала громче. Её муж Борис, до сих пор молчавший, положил руку ей на плечо.
Мне кажется, это уже переходит все границы. Вы не имеете права так разговаривать с дочерью.
А ты, Борис, имеешь право? взгляд Елизаветы Прохоровны впился в зятя. Ты, который за пять лет брака так и не запомнил, что я Прохоровна, а не Петровна? Для тебя я лишь досадное приложение к наследству. Безымянный банковский счёт.
Борис откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Его лицо выражало едва скрываемое презрение.
А всё это время Катя сидела перед своей полной тарелкой. Рыба остывала. Сливочный соус застывал. Она не смела поднять глаза.
А Катя произнесла Елизавета Прохоровна, и её голос впервые за вечер потеплел. Катина тарелка полна, потому что она единственная, кто пришёл сюда сегодня не с протянутой рукой.
Она взглянула на внучку.
На прошлой неделе она пришла ко мне. Просто так. Принесла вот это.
Елизавета Прохоровна достала из кармана жакета маленькую, потёртую брошь в виде ландыша. Эмаль кое-где откололась, заколка погнулась.
Она нашла её на блошином рынке. И потратила на неё все свои карманные деньги. Сказала, что цветок похож на тот, что был на моём старом платье с фотографии.
Она обвела взгля
