Вот адаптированная версия:
Как ты не понимаешь, ударил ладонью по рулю муж. Это погубит наш брак!
Не это его погубит, вздохнула Арина.
Она уже жалела, что поехала.
Муж попросил помочь закрыть дачу на зиму, и она согласилась. Но дорога заняла четыре часа четыре часа в запертой машине, где каждый вздох казался тяжелее прежнего.
Стояла поздняя осень, хмурая и промозглая. Неделю лил дождь, но сегодня небо вдруг прояснилось. Вместе они готовили дом к зиме: убирали, заворачивали крупы (чтобы мыши не завелись), забивали щели в ставнях, сливали воду из умывальников.
Арине казалось, будто они выгоняют из дома жизнь, обрекая его на долгий зимний сон.
Уже собирались уезжать, когда вдруг выглянуло солнце, осветив участки. Их дача стояла сгорбленная, будто стыдясь своего опустения.
У Арины навернулись слезы.
Она села в машину, пристегнулась.
Ей казалось, что она и есть та самая дача. Вроде цела. Стены на месте. Крыша есть. А жизни внутри нет. Окна не светятся они заколочены крест-накрест. И сама она сгорбилась, будто под тяжестью невидимых досок.
В браке ей было душно.
Она хотела развода давно, мучительно. Но не знала, как вырваться из этой трясины.
Арине было плохо. Не просто «грустно» или «тяжело» плохо. С самого второго дня замужества.
Тогда муж позвал ее и сухо отчитал:
Ты вышла из ванной, и теперь с занавески капает на пол. Поправь.
Она поправила. Не понимала, почему он не сделал это сам. Ведь секундное дело
Иди сюда, позвал он с кухни. Зачем открыла новую пачку молока?
Не заметила, что уже открыта.
А чем ты смотрела?
Арина молчала. Чем? Глазами!
У тебя зрение в порядке? спросил он с фальшивой заботой.
В порядке.
А пачка молока такая маленькая, что ее не видно?
Она заплакала. Не понимала, за что ее так холодно, зло отчитывают из-за ерунды.
Он всегда так делал. Если она замечала его разбросанные носки или незакрытую дверь просто убирала. Молча. Без упреков, без насмешек.
А он подзывал, заставлял исправить, издевался: «Ты поняла?»
И часто спрашивал: «Ты вообще нормальная?»
К концу второго года замужества Арина все чаще затруднялась ответить. Кажется, уже нет.
Позже она узнала слово «газлайтинг».
Это когда тебя убеждают, что ты ненормальная. Что с тобой что-то не так.
Арине казалось, что она сходит с ума.
Она все чаще ошибалась, боялась ошибиться и ошибалось еще больше.
Подойди сюда! кричал муж из комнаты, и Арина шла, вжав голову в плечи.
*Господи, что я еще натворила?*
При этом на работе ее ценили. Там она справлялась с огромными задачами без единой ошибки.
У Арины был способ пережить плохие дни.
Главное делать хоть что-то. Не важно что: разобрать шкаф, испечь пирог, погладить белье.
Когда становилось невмоготу, она хваталась за дело и думала: *«Я не зря прожила день. Вот чистая полка. Вот аккуратные платья».*
Во время ссор она смотрела на эти маленькие победы.
Что ты уставилась на подоконник? возмущался муж.
А она только что расчистила его от хлама.
Или:
Чего в шкаф уставилась?
А она разложила все по полочкам: платья ровно, носки рулончиками, колготки стопочками.
Ты вообще нормальная?
Арине предложили работу. В другом городе. Четыре часа на самолете.
Она согласилась сразу, с облегчением.
Как будто развод, но решение приняли за нее обстоятельства.
Идеально.
Муж взбесился. И из-за ее согласия, и из-за того, что она решила без него.
Это погубит наш брак! кричал он.
Не это.
Не это его погубит.
Однажды Арина попала на детский праздник крестнику исполнилось пять лет. Там было крио-шоу: дети делали мороженое.
При какой температуре кипит жидкий азот? весело спрашивал аниматор.
Дети молчали. Им было по четыре года, они не знали таких слов.
Взрослые тоже.
Минус 196 градусов! А в какой стране придумали мороженое? Ну? Подскажу: Ки Ки
Дети не знали стран.
Киндер? предположил именинник.
Китай! не сдавался аниматор.
Арина смотрела и думала: этот праздник для детей постарше. Малыши просто не понимают, что происходит.
Ее брак был таким же.
Брак это для взрослых. Скучно. Душно. Как автобус, в котором нельзя открыть окно кому-то надует.
Брак это вечный спор между свежим воздухом и сквозняком.
Это желание выйти, потому что ехать дальше невыносимо: непонятно, куда, зачем, и просто хочется дышать не задыхаться.
Когда Арина садилась в этот брак, ей казалось, что это роскошный двухэтажный автобус. Просторный, с красивым маршрутом, где спутник обнимет и поймает улетевший шарф.
Она думала, что просто не доросла. Что недостаточно мудра, чтобы вытерпеть.
*«Наш брак убьет не расстояние. А то, что я тебе нужна не для любви, а для мук. Я у тебя всегда неправа, ненормальная. Хотя это ты убедил меня, что вторая пачка молока преступление. А это просто молоко.
Ты меня не видишь. Душишь словами. Я научилась только молчать или оправдываться.
Наша любовь умерла. Уже и девять дней, и сорок прошли. Развод как памятник. Можно без него, но с ним официальнее.
Я законопачена в этом браке, как наша дача. Только она до весны, а я навсегда.
А я так не хочу.
Я хочу в другой город. Там я расконопачусь.
Я там не была, но он лучше. Хотя бы потому, что тебя там нет.
Там мое молоко просто молоко. Моя занавеска просто занавеска. Мои ошибки просто ошибки, а не преступления.
Там я буду нормальной.
Потому что ненормальной я была только в твоих глазах».
Она не сказала это вслух.
Часто мучитель даже не знает, что мучает. И не докажешь он сам докажет жертве, что она сумасшедшая.
Машина остановилась на светофоре
