Родня мужа выставила меня на улицу в старом халате. Через год я выкупила всю их улицу и развесила на каждом доме одинаковые баннеры.
«Дверь закрывай с той стороны», голос свекрови, Тамары Игоревны, прозвучал без капли сожаления. В нём звенел металл долгожданного триумфа.
Я стояла на крыльце в одном халате. Тонкий шёлк, последний подарок Димы, совсем не грел. Ноябрьский ветер впивался в голую кожу, покрывая её мурашками.
«Куда я пойду?» мой голос прозвучал слабо и надломленно, будто чужой.
Из-за плеча Тамары Игоревны, словно злобный дух, выглянула деверь, Наталья. Её губы скривились в ухмылке, полной презрения.
«Туда, откуда пришла, Воронцова. В свою деревню, к маме с папой. Ты ведь так гордилась своим «простым» происхождением. Вот и возвращайся к нему.»
Они намеренно не называли меня по имени. Только по фамилии. Будто я была ошибкой в документах, кляксой, которую наконец можно стереть.
«Но это был дом Димы мои вещи там всё, что от него осталось»
Тамара Игоревна шагнула вперёд, и её лицо, обычно ухоженное и холёное, превратилось в жёсткую, безжалостную маску.
«Дом мой. И всегда был моим. Мой сын совершил ошибку, приведя тебя сюда. Но Димы больше нет. Значит, и твоей ошибке здесь не место. Ты пустое место.»
Она сказала это так просто, будто объявляла прогноз погоды. Как будто все пять лет нашего с Димой брака досадная случайность.
Наталья добавила с удовольствием:
«Все эти годы жила на всём готовом. Носила наши фамильные драгоценности. Думала, сказка никогда не кончится? Сказка закончилась, Золушка. Карета превратилась в тыкву.»
Я смотрела на их лица и не видела ничего, кроме жадности и пьянящего облегчения.
Как будто смерть сына и брата была для них не горем, а лишь формальностью на пути к тому, чтобы выбросить меня.
Они просто ждали. Ждали, когда я уйду. Сломленная, униженная, замерзающая.
Я не могла пошевелиться, цепляясь за ускользающую реальность.
«Хотя бы вещи соберу Дайте мне час.»
«Тебе здесь не дадут и минуты», отрезала свекровь. «Вещи? Мы их выбросим. Или сожжём в камине. Нам чужого не надо. Особенно такого, как ты.»
Тяжёлая дубовая дверь захлопнулась прямо перед моим лицом. Щелчок замка прозвучал как выстрел.
Я осталась одна. Босиком на ледяной плитке крыльца среди элитного посёлка.
Я окинула взглядом их улицу ровную, идеальную, с одинаковыми газонами и бездушными дорогими фасадами. Улицу, где меня никогда не считали своей.
Меня вышвырнули, как собаку.
Но в тот момент, когда первый порыв ледяного ветра пронзил до костей, во мне что-то щёлкнуло. Унижение не сломило. Оно превратилось в холодную, ясную цель.
Я не знала как, не знала когда. Но знала одно точно.
Я ещё вернусь на эту улицу.
И тогда они сами закроют за собой дверь. С другой стороны. Навсегда.
Первые шаги давались тяжело. Острые камни впивались в босые ступни, оставляя кровавые царапины.
Каждый взгляд из тонированных машин, проезжавших мимо, чувствовался как клеймо. Вот она, сумасшедшая в халате.
Я дошла до проходной посёлка. Охранник Валера, вчера ещё любезно открывавший передо мной шлагбаум, отвел глаза.
«Валера, вызовите мне такси, пожалуйста. Телефона нет.»
Он покачал головой, не глядя.
«Не велено. Тамара Игоревна приказала выпроводить вас за пределы.»
«Но я»
«Приказ есть приказ, Алёна Дмитриевна. У меня семья, дети. Иначе останусь без работы.»
Он открыл калитку и молча показал наружу. Я вышла за шлагбаум и оказалась на пустой трассе.
Следующие полгода стали вязким кошмаром. Я уехала к родителям в деревню. Работала на почте, разбирая чужие письма, и каждый вечер ловила на себе жалостливые взгляды.
Я пыталась бороться. Наняла местного юриста. Он развёл руками.
«Дом оформлен на свекровь. Машина на деверь. Счета мужа пусты. По закону вам ничего не положено.»
Однажды вечером раздался звонок с незнакомого номера.
«Алёна Дмитриевна Воронцова?»
«Да», устало ответила я.
«Меня зовут Артём Сергеевич, я юрист из Москвы. Занимаюсь наследством вашей двоюродной бабушки, Веры Степановны. Пришлось потрудиться, чтобы вас найти.»
Я едва её помнила. Строгая старушка, встреченная раз в детстве. Она была «белой вороной» в семье уехала в город, всего добилась сама, оборвав все связи.
Однажды она сказала мне: «Никому не позволяй решать, кто ты. Особенно родне.»
«Она оставила вам всё состояние.»
Я усмехнулась.
«И какое же это состояние?»
«Акции, недвижимость в Европе, банковские счета. Короче, Алёна Дмитриевна, вы теперь одна из самых богатых женщин страны.»
Вера Степановна тайно следила за вами. В завещании есть приписка: «Вижу в ней себя. Пусть у неё будет то, чего не было у меня защита.»
Земля ушла из-под ног. Юрист говорил о формальностях, а в голове стучала одна мысль.
«Артём Сергеевич, перебила я. Скажите, хватит ли этих денег купить улицу?»
На той стороне провода растерянная пауза.
«Улицу? В прямом смысле?»
«Да. Полностью. Со всеми домами.»
Через месяц я сидела в его московском офисе. Вместо халата идеальный костюм от Bosco.
«План такой, Артём Сергеевич ткнул ручкой в карту посёлка. Начинаем с соседей. Предлагаем двойную цену. Без торгов. Анонимно.»
И я ждала. Первые соседи съехали через неделю. Вторые ещё через две. В посёлке началась паника.
Тамара Игоревна и Наталья сначала злорадствовали. Но когда улица опустела, их радость угасла. Их уютный мир превращался в тень.
Однажды позвонила Наталья.
«Алёна? Слышала, ты теперь на почте письма разбираешь?»
Я смотрелаИ когда спустя годы я проходила мимо их старого дома, теперь превращённого в библиотеку для детей, я поняла, что самое сладкое в мести это когда ты уже не чувствуешь ничего.
