28 июля
Сегодня я снова задумался над тем, как всё пошло не так. Всё началось, когда Лада, моя жена, спросила меня: «Куда ты идёшь?» Я, не отрываясь от ноутбука, ответил: «В магазин, хочу купить тунику, которую вчера увидел в витрине». Я почти не заметил, как в голосе появился холодный раздражённый тон, будто она опять сделала чтото не так.
Она замялась в дверях, молча достала из кошелька карту с небольшим лимитом в пару тысяч рублей те, что ты подарил ей на день рождения. Я лишь кивнул и сказал: «Тунику? Лучше бы на продукты потратила, или на секцию для Лёши». Она опять замолчала, как и всегда.
По пути в ТРЦ у неё в груди тяжёлое чувство, будто она идёт по стеклянному тоннелю. Всё выглядело красиво цветущие клумбы, витрины с летящими платьями, детский смех, но всё это было чужим.
Мы познакомились восемь лет назад. Я тогда только открыл свою стоматологическую клинику, был полон планов: семья, дети, стабильность. Она была начинающим дизайнером интерьеров, подрабатывала фрилансером. Я ухаживал за ней, дарил дорогие подарки, обещал защищать. «Тебе больше не нужно работать», говорил я, «я всё обеспечу». Сначала это казалось заботой, потом превратилось в правила, а потом в стены.
У Лады появился сын, хорошая квартира в центре, но телефон без роутера, карты с ограниченным лимитом, а подруг почти не осталось: «Зачем тебе эти пустышки, Лада? Трать время иначе». И самое главное у неё исчез голос, она даже не помнила, чего хочет. Я всегда знал лучше.
Однажды я зашёл в маленькую галерею рядом с парком, чтобы просто выпить кофе. Внутри пахло краской, на стенах мягкие акварели, старый портрет кота на подоконнике. За моей спиной раздался голос: «Нравится?». Я обернулся и увидел мужчину в джинсах, с краской на пальцах, голубыми глазами. Он спросил, неужели это мои работы. Я узнал в нём Илью, моего бывшего другахудожника, с которым мы почти два года мечтали о совместных выставках, поездках в СанктПетербург, ночах на полу с лапшой. Мы разошлись, когда я ушёл к Ладе, думая, что выбираю стабильность.
Мы с Ильёй сели за стол, он принес обычный тёплый кофе без пенки. «Ты совсем не изменилась», сказал он. Я ответил: «Я изменилась, слишком сильно». Мы говорили, будто прошли только несколько часов, а не восемь лет. Я рассказывала о своей мастерской, о поездке в Грузию, о выставке в Самаре. Он спросил: «А ты?», но я не смогла сказать «я счастлива», лишь «нормально, сын, муж, живём в центре, всё по учебнику». Он спросил, рисую ли я, я ответила «нет, нет времени и смысла». Я отвернулась, говоря, что сейчас другое время.
Когда я вернулась домой, Максим (я) спросил: «Где была? Почему не отвечала?» Я соврала, что телефон сел. Он стал подозрительно спрашивать о Илье, о том, кто этот «старый друг». Я сжала зубы и сказала, что просто поговорила с художником. После этого он вышел, через час заблокировал мою карту. На следующее утро исчез мой ноутбук, и он сказал: «Тебе не надо сидеть в интернете, займись домом».
Вечером я достала старую коробку с карандашами, нарисовала лицо, стерла, начала заново. Рука дрожала, но я впервые за годы почувствовала, как в лёгкие вливается свежий воздух.
Илья и я начали переписываться, иногда встречались в той же галерее. Он приносил листы бумаги, я снова рисовала, теперь уже с душой, хоть и не уверенно. Он говорил: «Ты словно возвращаешься», и добавлял, что мне нужно уйти. Я ответила, что у меня ребёнок, нет денег, друзей, но он предложил помощь, сказал, что я не одна.
Я почувствовал, как теряю контроль. «Слышал, ты опять с тем художником?», в моём голосе прозвучала злость. Я отвечал спокойно, но он продолжал: «Это мой дом, мои деньги, моя одежда». Я сказал, что я не вещь. Он крикнул: «Тогда уходи сейчас же без сына, без вещей». Я молча пошёл в спальню, открыл сообщение Ильи: «Если решишь уйти просто скажи».
Ночью, пока я спал, Лада тихо собралась, взяла Ильину руку, документы, альбом, его футболку и ушла.
В квартире Ильи было мало мебели, но много света. Он накрыл её пледом, дал чашку чая, не задавал вопросов. Утром он обещал отвезти к юристу, в банк, всё оформить.
Через два месяца Лада сняла квартиру, нашла работу в художественной студии помощницей, её проекты уже замечали. Илья не спешил, просто был рядом. Я пытался вернуть контроль: угрозы, мольбы, снова угрозы. Было уже поздно. Лада написала заявление в полицию, суд вынес частичную опеку над сыном, и она не сдалась.
На выставке начинающих был портрет в акварели женщина в клетке, держась за решётки, а за ней свет. Картина называлась
