Моя жена ушла к соседке, а семь месяцев спустя она появилась в нашем подъезде и потребовала, чтобы я отдал ей нашу квартиру. Я сидел на кухне, бездумно размешивая остывший чай. Старая часы на стене тикали, напоминающие о том, что уже месяц я один. Месяц, как Виктор упаковал свои вещи и ушёл. Ушёл от меня. Ушёл от Ларисы с третьего этажа.

Гриша, пойми, так будет лучше для всех, говорил он тогда, бросая свои рубашки в старый чемодан. Мы давно уже не пара.

Тридцать лет совместной жизни свелись в одну фразу. Тридцать лет, за которые я готовил борщ, гладил её рубашки, терпел её вспышки гнева и долгие молчаливые периоды. Я думал, что это любовь терпение, прощение, уступчивость.

Ты не видишь, как это нелепо? спросил я тогда, пытаясь сохранить достоинство. В твоём возрасте гоняться за молодой соседкой

Лариса меня понимает, вмешался Виктор. С ней я живу, я чувствую себя живым.

Живой. А со мной? Тридцать лет медленного упадка так он это видел. Я наблюдал, как он уходит, и внутри чтото с треском разорвалось. Не сердце, а более глубокую связь, словно невидимая нить, привязывавшая меня к прежней жизни.

Первые недели я жил на автомате. Просыпался, шел на работу в библиотеку, возвращался в пустую квартиру. Соседи шептались за моей спиной, ктото пытался меня утешить. Мне не нужны были ни утешения, ни жалость.

Григорий Петрович, держитесь, сказала Нина Степановна из соседнего подъезда. Мужчины всё одно. Седина на бороде, как дьявол в ребрах.

Я смотрел в зеркало и не узнавал себя. Когда я стал таким бледным, покорным, словно тень собственного мужа? Когда я позволил себе превратиться в его отражение?

Постепенно чтото начало меняться. Сначала я записался в бассейн просто чтобы заполнить вечера. Потом купил абонемент на курсы английского. Дети звонили каждый день, но я не хотел их грузить своими проблемами. У них была своя жизнь.

Мам, а не переедешь к нам? предложила дочь. Тебе бы в СанктПетербург.

Нет, Леночка, ответил я. Это мой дом. Вся моя жизнь здесь.

И вот, через семь месяцев, глядя в темное окно, я понял: я больше не плачу по ночам, не жду шагов на лестнице, не надеюсь, что он передумал и вернётся.

Я допил остывший чай и пошёл спать, не подозревая, что завтра всё перевернётся. Снова.

В дверь постучали, когда я собирал утренний чай. Звук был настойчивым, требовательным, совсем не похожим на тихий звонок соседей. На пороге стояла Лариса в обтягивающем платье, с папкой в руках.

Нужно поговорить, заявила она, не поздоровавшись, входя в квартиру. От неё пахло резким парфюмом и самоуверенностью.

О чём? спросил я автоматически, поправляя халат и чувствуя неловкость под её пристальным взглядом.

О квартире, села на кухонный стул, скрестив ножки. Виктор решил, что пора уладить всё официально. Он имеет право на половину.

Во мне снова раздался треск, но теперь это был не боль, а гнев.

Что ты имеешь в виду, «имеет право»? мой голос стал неожиданно твёрдым.

Именно это, вытащила она какието бумаги. Тридцать лет брака всё делится пополам. Мы с Витой планируем пожениться, как только развод будет оформлен. И он хочет передать мне свою половину квартиры.

Я посмотрел на неё, не веря своим ушам. Эта женщина, лет в пятнадцать моложе меня, сидела в моей кухне и говорила о моей квартире, как будто она уже её.

Лариса, сказал я медленно, говорил ли Виктор, откуда эта квартира?

Она пожала плечами:

Какая разница? Совместное имущество делится поровну таков закон.

Это квартира, подаренная мне родителями ещё до брака, внутри меня поднялась волна ярости. Они подарили её мне, и он об этом прекрасно знает.

Слушай, Гриша, шагнула вперёд Лариса. Не будем устраивать новые драмы. Виктор сказал, что если ты будешь настаивать, пойдём в суд. Ты же не хочешь судебных разбирательств, верно?

В тот момент внутри меня сработал переключатель. Последняя нить, связывавшая меня с прежней покорной жизнью, оборвалась.

Убирайся из моего дома, сказал я спокойно, но твёрдо.

Что?

Вон! встал, руки слегка дрожали. И скажи своему Вите, что если он хочет суд, пусть будет. Я больше не женщина, которая молча глотает каждую обиду.

Лариса ухмыльнулась, собирая бумаги:

Ты пожалеешь, старый дурак. Мы покажем тебе мир.

Когда дверь захлопнулась за ней, я упал на стул и заплакал. Но это были не слёзы отчаяния, а слёзы гнева и решимости.

В тот же день я позвонил своей подруге Татьяне, работающей в юридической фирме.