Дневник, 12 августа
Меня зовут Пётр Иванов, я живу в Великом Новгороде, где улицы старинного Новгорода укрыты кронами вязов. Я не бедный, но и не олигарх. За годы скопил дом, дачу за рекой, «Жигули», немного накоплений на черный день. С женой, Марией, мы всегда пытались дать детям всё самое лучшее, даже если сами оставались с пустыми карманами. Мы жертвовали собой, полагая, что так должно быть. Со временем понял, что благодарность не всегда приходит, а привычка к подачкам только растёт.
У нас трое детей: Сергей, Лада и Дмитрий. Все уже взрослые, вроде бы самостоятельные. Старшему Сергею почти сорок, и всё же он вечно «в беде», на грани пропасти. Первым ктебе пришёл он: полон амбиций, но постоянно жалуется: «не та работа», «начальник идиот», «клиенты неблагодарные». Я помог купить первую машину, дал на первый взнос за квартиру, потом на ремонт, потом на лечение жены, а потом просто «на подушку». Делал это потому, что отец, потому что люблю, потому что как отказать сыну?
Лада наша нежная душа, творческая натура. Её браки разваливались один за другим, работа не держалась дольше пары месяцев. Она звонила в слезах, голос дрожал: «Пап, нечем платить за жильё», «Долги душат», «Пап, ты же не бросишь меня?» Я переводил деньги, спасал, вытирал её слёзы через телефон. Дмитрий, младший, считал, что мир ему должен. Работать «на дядю» не хотел, мечтал о собственном деле. Я вкладывался в его идеи: первый раз провал, второй снова крах, третий пустота. Потом пошли кредиты, а затем просто перечисления «на жизнь». Я давал, давал, давал.
Когда Мария скончалась, я остался один. Дети пришли на панихиду, обнялись, поплакали. Через неделю звонки возобновились. Лада: «Пап, нужен адвокат, помоги», Сергей: «Пап, теперь расходов меньше, подкинь», Дмитрий: «Мама бы не отказала». Я переводил деньги не из желания, а из страха остаться в пустоте. Ожидал хоть «спасибо», но слышал лишь новые просьбы, как эхом в колодце.
Счёт таял. Я стал считать каждую копейку в магазине, отказался от поездок к друзьям, не купил новую куртку «зачем, старая ещё живёт». И вдруг понял: дети не спрашивают, как моё здоровье, сплю ли я по ночам, не зовут в гости. Только сообщения: «Пап, выручи ещё», «Пап, потом отдам» ни разу не отдал. Однажды вечером, сидя на кухне с остывшим чаем, я осознал: я выдохся, но не от старости, а от того, что стал для них живым банкоматом.
Той же ночью написал три письма Сергею, Ладе, Дмитрию. Кратко и твёрдо: «Люблю вас. Дал всё, что мог. Теперь ваша очередь встать на ноги. Больше ни рубля, никаких оправданий. Вы сильные, я в вас верю. Я теперь просто отец, а не кошелёк. Надеюсь, вы позвоните не за деньгами, а просто так». Ответов не ждал, но они пришли. Сергей замолчал, Лада прислала гневное: «Спасибо, пап, ты нас предал», Дмитрий позвонил, долго молчал, а потом сказал: «Прости. Ты прав. Я даже не помню, как ты живёшь». Его голос дрожал, и я впервые услышал стыд.
Полгода прошло. Я снова ем то, что люблю, а не только самое дешёвое. Купил себе тёплую куртку первую за годы. Записался в клуб для пенсионеров, где учат рисовать; краски оживили серые дни. Впервые не стыжусь жить для себя. На день рождения пришёл Дмитрий без просьб, принёс кусок торта и сказал: «Найдён обычный работой. Хочу, чтобы ты мной гордился, не за то, что ты дал, а за то, что я сам смог». Я заплакал от гордости, а не от горечи.
Они привыкли к моему кошельку, к моим «спасательским кругам». Я был их долгом, их поддержкой. Но я устал быть машиной для раздачи денег. Сергей и Лада пока молчат может, злятся, может, не знают, что сказать. Я больше не жду звонков с протянутой рукой. У меня есть дом, кисти, краски, и я учусь дышать свободно. Дмитрий дал надежду, что не всё потеряно, что дети ещё могут стать людьми, а не иждивенцами. Я больше не банкомат я отец, который хочет, чтобы его любили за душу, а не за счёт в банке. И я понял: истинная сила приходит, когда перестаёшь платить за чужие мечты и начинаешь жить свою.
