Чтобы избежать стыда, она согласилась жить с горбатым мужиком… Но когда он прошептал свою просьбу ей на ухо, она опустилась на колени:

— Коля, это ты, родной?
— Да, мам, я! Прости, что так поздно…

Голос матери, дрожащий от тревоги и усталости, донёсся из тёмного коридора. Она стояла в потрёпанном халате, с керосиновой лампой в руке — будто ждала его всю жизнь.

— Колечка, сердце моё, где ты пропадал до ночи? Уже полночь, звёзды светят, как глаза волка в лесу…

— Мам, мы с Серегой уроки делали. Подготовка к экзаменам… Просто время не заметил. Прости, что не позвонил. Ты ведь плохо спишь…

— А может, к девушке бегал? — вдруг прищурилась она. — Влюбился, да?

— Мам, ну что за ерунда! — рассмеялся Коля, скидывая ботинки. — Кому я такой сдался — горбатый, с руками, как у гориллы, и головой, будто репейник?

Но в её глазах мелькнула боль. Она не сказала, что видит в нём не уродца, а сына, которого вырастила в нищете, холоде и одиночестве.

Коля и правда не был красавцем. Ростом чуть выше полутора метров, сутулый, с длинными руками, свисающими до колен. Голова — большая, с торчащими кудрями, как у чертополоха. В детстве его дразнили «гориллой», «лешим», «чудищем». Но он вырос — и стал больше, чем просто человек.

Они с матерью, Татьяной Ивановной, переехали в эту деревню, когда ему было десять. Бежали от города, от нищеты, от позора — отца посадили, мать бросила. Остались вдвоём. Двое против всего мира.

— Не жилец твой Колька, — ворчала баба Глаша, глядя на хиленького парнишку. — Сквозь землю провалится, и не вспомнят.

Но Коля не провалился. Он вцепился в жизнь, как корень в скалу. Рос, работал, выживал. А Татьяна — женщина с железным сердцем и руками, искорёженными в пекарне, — пекла хлеб для всей деревни. Десять часов в день, год за годом, пока сама не сломалась.

Когда она слегла, Коля стал для неё всем — и сыном, и сиделкой, и кормильцем. Он мыл полы, варил кашу, читал ей старые газеты. А когда она умерла — тихо, как угасает пламя свечи, — он стоял у гроба, стиснув зубы, и молчал. Потому что слёз уже не осталось.

Но люди не забыли. Соседи приносили еду, давали одежду. А потом — неожиданно — к нему стали приходить. Сначала пацаны, увлечённые радио. Коля работал в сельском клубе — чинил приёмники, настраивал антенны. У него были золотые руки, хоть и неуклюжие с виду.

Потом стали заглядывать девчонки. Сначала — просто попить чай с вареньем. Потом — задерживались. Смеялись. Разговаривали.

И однажды он заметил: одна из них — Людка — всегда уходила последней.

— Ты не спешишь? — спросил он как-то, когда все разошлись.

— Некуда спешить, — тихо ответила она, глядя в пол. — Мачеха дома терпеть меня не может. Братья — грубияны. Отец пьёт, а я для них — обуза. У подруги живу, но и там не навсегда… А у тебя… спокойно. Здесь я не чувствую себя одинокой.

Коля посмотрел на неё — и впервые понял, что может быть кому-то нужен.

— Живи у меня, — сказал он просто. — Мамина комната пустует. Ты будешь хозяйкой. А я… я ничего не попрошу. Ни слова, ни взгляда. Просто будь здесь.

Люди зашептались.

— Ну и парочка! Горбун и красавица? Смех да и только!

Но время шло. Люда убирала дом, варила щи, улыбалась. А Коля — работал, молчал, заботился.

И когда она родила сына, мир перевернулся.

— На кого похож? — спрашивали в деревне.

Но мальчик, Максим, смотрел на Колю и говорил: «Папа!»

И Коля, который никогда не думал, что станет отцом, вдруг почувствовал, как в груди что-то распускается, будто первый весенний цветок.

Он учил Максима чинить розетки, ловить рыбу, читать по слогам. А Люда, глядя на них, говорила:

— Тебе надо жениться, Коля. Ты не один.

— Ты мне, как сестра, — отвечал он. — Сначала тебя замуж выдам. За хорошего парня. А потом… потом видно будет.

И такой человек нашёлся. Молодой тракторист из соседнего села. Честный. Работящий.

Сыграли свадьбу. Люда уехала.

Но однажды Коля встретил её на дороге и сказал:

— Хочу попросить… Оставь Максима мне.

— Что? — ахнула она. — Зачем?

— Знаю, Люда. Когда своих детей родишь, сердце изменится. А Максим… он не родной тебе. Забудешь. А я… я не смогу.

— Не отдам!

— Не отнимаю, — тихо сказал Коля. — Будешь забирать в гости, когда захочешь. Просто пусть живёт со мной.

Люда задумалась. Потом позвала сына:

— Макс! Подойди! Скажи: с кем ты хочешь жить — со мной или с папой?

Мальчик подбежал, сияя:

— А нельзя, как раньше? С мамой и папой вместе?

— Нет, — грустно ответила Люда.

— Тогда я с папой! — выпалил он. — А ты, мам, приходи!

Так и осталось.

Максим жил с Колей. А Коля стал отцом по-настоящему.

Но однажды Люда вернулась:

— Нас переводят в город. Я забираю Макса.

Мальчик закричал, вцепился в Колю:

— Не поеду! Я с папкой!

— Коля… — прошептала Люда, глядя в землю. — Он… не твой.

— Знаю, — сказал Коля. — Всегда знал.

— Я всё равно убегу к папе! — рыдал Максим.

И он убегал. Каждый раз.

Их забирали — он возвращался.

В конце концов Люда сдалась.

— Пусть остаётся, — сказала она. — Он выбрал.

А потом — новая жизнь.

У соседки Нади утонул муж. Пьяница, деспот. Детей у них не было — не дал Бог.

Коля начал заходить к ней за молоком. Потом — чинить забор, потом — крышу. А потом — просто так. Пить чай. Говорить.

Они сблизились. Медленно. Тихо. По-взрослому.