Предательство за тарелкой гречки: Как жена и тёща сгубили мою семью
Зовут меня Иван. Мне тридцать пять, и вся моя жизнь, что я выстраивал годами, разбилась в прах из-за чёрной неблагодарности самых близких. Полгода назад я оказался в пропасти: лишился работы, а с ней — и всякой надежды на будущее. Но то, что сотворили моя жена Лидия и её мать, Вера Степановна, перечеркнуло всё. Пока я выбивался из сил, пытаясь выкарабкаться, они кормили меня одной гречкой, а сами ужинали яствами. Их измена стала последней каплей, и я ушёл, оставив за спиной лишь горечь и пепел былых чувств.
Началось всё, когда меня уволили с фабрики в городке под Курском. Месяцы бесплодных поисков новой работы иссушили душу. В итоге устроился к приятелю — стал разнорабочим, мотался по дворам, чинил трубы, собирал шкафы. Зарабатывал гроши, но хоть что-то. Возвращался домой выжатый, мечтая о тёплом ужине и ласковом слове от жены. Вместо этого меня ждала тарелка пресной гречки. Каждый вечер — одно и то же. Я терпел, но однажды не сдержался: «Неужто больше ничего нет? Хоть бы щи сварили или котлет…»
Тут в кухню ворвалась Вера Степановна, глаза её пылали злобой. «Ты что, Ваня, с жиру бесишься? Гроши в дом несёшь, а ещё заказываешь? Радуйся, что гречкой кормим! Таким, как ты, и этого много!» — орала она. Я застыл, чувствуя, как сжимается от стыда всё внутри. Лидия молчала, потупив взгляд. Ни звука в мою защиту. В тот миг я понял: в этом доме я — лишний.
Лидия на восьмом месяце. Скоро родится наш ребёнок, и я из последних сил искал нормальную работу, чтобы содержать семью. Рассылал резюме, ходил на собеседования, но удача была глуха. После увольнения мы не смогли платить за съёмную квартиру и перебрались к тёще. Это стало моей личной каторгой. Вера Степановна не упускала случая ткнуть мне: «Мужик из тебя никакой, Ваня, семью прокормить не можешь!» Я стал уходить на рассвете и возвращаться затемно, лишь бы не слышать её едких слов.
Но правда, которую я узнал позднее, добила меня насмерть. Пока я давился гречкой, Лидия с матерью готовили себе роскошные ужины: жареную утку, картошку с лисичками, соленья. Ели они за закрытой дверью, а мне оставляли объедки. Это была не просто жадность — это было предательство. Они не только унижали меня словами, но и ясно дали понять: я для них — никто. В тот вечер я молча положил ключи на стол, собрал вещи и ушёл.
Вернулся к матери в соседнюю деревню. Через неделю повезло — устроился в бригаду плотников. Ещё через месяц снял маленькую комнату. Жизнь потихоньку налаживалась, но рана в сердце не заживала. Я не хочу возвращаться к Лидии. Она ни разу не вступилась за меня, когда я был на мели. Её молчание, пока тёща поливала меня грязью, сказало больше любых слов.
Недавно Вера Степановна звонила моей матери. Кричала, что я обязан вернуться, что Лидия вот-вот родит, что я «семью бросил». Но я не беру трубку, не читаю письма. Мать, сквозь слёзы, уговаривает: «Ваня, подумай, ведь ребёнок же… Может, хоть Лиду заберёшь?» Но я не могу. Они показали, что я им нужен лишь как источник денег. Когда я был слаб, они отвернулись, а теперь, когда я встал на ноги, требуют моего возвращения. Это не семья. Это не любовь.
Не знаю, что будет с ребёнком. Душа болит при мысли, что он родится в той ледяной пустоши, где я жил последние месяцы. Но простить Лидию и Веру Степановну я не в силах. Их гречка стала для меня символом предательства, и я не вернусь туда, где меня не уважают. Разве я не заслужил семью, которая любила бы меня не за деньги, а просто за то, что я есть?
