Ярость за минуту до венца
— Ты что, в шутки играешь?! — крикнула Татьяна, сжимая в руках свадебные цветы. — Надо мной издеваешься?
— Успокойся, — равнодушно бросил Валерий, поправляя воротник рубашки. — Лучше честно сказать сейчас, чем мучиться потом.
— Сейчас?! За полчаса до венчания ты заявляешь, что «не уверен»?! — Татьяна закатила глаза, едва сдерживая гнев. — Ты вообще соображаешь, что творишь?
— А что, мне надо было врать, улыбаться, надевать кольцо и потом страдать? Я не каменный.
— А я-то железная?! — Она резко шагнула к нему, рука дёрнулась, будто хотела ударить, но опустилась. — Мать целый год откладывала на банкет! Мы гостей со всей страны созвали! Твои родители приехали из Тюмени, мои — из Владимира! А ты… просто бросаешь: «не уверен»?
— Не могу, — пробормотал он, глядя в пол. — Не чувствую, что это… правильно.
— А что неправильно, Валерий? — Голос её дрогнул. — Я некрасива? Унижала тебя? Не хотела слушать, когда ты третий раз за год увольнялся? Или слишком торопилась с детьми? Говори что-нибудь, кроме этого жалкого «не могу»!
Он молчал. Сидел, сжав кулаки.
За дверью суетились, смеялись, звали фотографа. Играла музыка. Всё было как в сказке — только не о любви, а о предательстве.
— Знаешь, — прошептала Татьяна, — даже сейчас я думаю: вдруг ты просто испугался? Вдруг одумаешься, посмотришь на меня и скажешь, что был дураком, и мы всё ещё успеем?
Валерий поднял глаза. Молча покачал головой.
Татьяна резко развернулась и вышла. Мимо округлившихся глаз подружек, мимо растерянной администраторши, мимо зала с накрытыми столами. Выбежала на улицу. Воздух был тяжёлый, но свежий. Швырнула букет на лавочку, достала сигарету. Курить не умела — но сейчас плевать.
— Таня, куда ты?! — догнала её подруга, Наташа. — Что случилось?
Татьяна обернулась. Глаза сухие. Лицо — как каменное.
— Домой.
— А венчание?
— Не будет венчания.
— Шутишь?!
— Я тоже думала, что он шутит. Но нет. Он «не уверен». Ему надо «подумать». А мне — жить дальше.
Наташа схватила её за рукав:
— Ты серьёзно? Там же все ждут! Родители! А если он одумается?
— Наташ, — Татьяна горько усмехнулась, — если мужчина способен бросить невесту у алтаря — он уже всё решил. Просто струсил сказать раньше.
— Может, поговорим с его отцом? Он тебя всегда любил…
— Хватит. Я не буду унижаться.
Платье волочилось по асфальту. Прохожие оглядывались. Кто-то снимал на телефон. Ей было всё равно. Купила в киоске банку «Жигулёвского», села на бордюр. Расстегнула корсет. Вдохнула.
— Всё. Конец.
Сзади шаги. Ожидала увидеть мать или подругу — но это был Мишка, младший брат Валерия.
— Чего тут сидишь? — тихо спросил.
— Свободу праздную. А ты?
— Он… болван. Не знаю, что у него в голове, но так — подло.
— Мягко сказано.
Мишка присел рядом. Помолчал.
— Он пару дней назад ронял что-то про «слишком быстро», про страх… Я думал, обычная жениховская паника. Но чтобы вот так…
— Пусть живёт как хочет. Я теперь знаю точно: лучше одной, чем с тем, кто слова не держит.
Повисло молчание. Потом она вдруг спросила:
— Скажи честно. Мы с ним… никогда не подходили друг другу?
Мишка фыркнул:
— Да я всегда думал, что ты ему не по зубам. Ты слишком сильная. Ты всё тянула. Иногда мне казалось… он тебя просто тормозит.
Татьяна кивнула. Посмотрела в небо. Ветер крепчал, где-то гремело.
— Иди, скажи всем — меня не будет. Пусть веселятся.
Он встал. Задержался на секунду, неловко поцеловал её в щёку.
— Ты… молодец. Держись.
Она смотрела, как он уходит.
Прошёл час. Такси. Дом. Сняла платье, сунула в шкаф. Душ. Горячая вода, лицо горит. Не плачет. Просто стоит под струями, будто из неё вытекли все силы.
Вечером пришла мать. Без слов поставила на стол кастрюлю щей, села напротив.
— Он звонил, — наконец сказала.
— Не отвечай.
— Не стала.
Татьяна ела медленно, без вкуса.
— Злишься? — спросила мать.
— Не злюсь. Просто… ярость кипит внутри, а выхода нет. Как будто меня распирает, а сделать ничего нельзя.
— Это не ярость. Обида.
— Нет, мам. Именно ярость. За себя. За платье. За мечты. За то, что я, взрослая женщина, с дипломом и работой, стояла на коленях перед каким-то трусом и умоляла объяснить, что не так.
Мать кивнула. Потом тихо:
— Пройдёт.
— Знаю. Но не сейчас.
— Уезжай куда-нибудь.
— Уеду.
— Я горжусь тобой. Что не устроила сцен. Что выстояла.
Татьяна вдруг обняла её.
— Спасибо.
— Отдохни. И больше не оглядывайся. Не звони. Не ищи оправданий. Всё ясно.
Ночью она впервые за день позволила себе слёзы. Не истерику — просто тихие, горькие капли. Чтобы отпустить.
Наутро собрала волосы, надела джинсы, пошла на работу. Коллеги молчали — и это было правильно.
Через неделю сняла деньги со свадебного счёта, купила билет в Питер. Гуляла одна. Смотрела на Неву. Сидела в кафе. Однажды увидела жениха и невесту у Казанского собора. Сердце ёкнуло, но она лишь улыбнулась.
Вернувшись, отнесла платье в прокат. Пусть другой счастливице достанется.
Телефон Валерия — в чёрный список. Письма — в урну.
Через два месяца познакомилась с Сергеем. Дождь на остановке, один зонт. Потом кофе. Потом кино. Потом воскресный рынок. Она не анализировала — просто жила.
Как-то летом, в электричкеИ когда спустя годы они с Сергеем сидели на дачной веранде, слушая, как их дочь смеётся в саду, Татьяна поймала себя на мысли, что та давняя боль превратилась лишь в лёгкую тень воспоминания, неспособную омрачить настоящее.
