Жизнь будто наказание. Сколько можно терпеть?
Порой кажется, будто я родилась не для радости. Как будто кто-то свыше взглянул на меня и решил: «Пусть мучается». И мучаюсь. С детства, с первых разочарований, с первой украденной веры в добро. Я та, кому жизнь раз за разом шепчет: «Ты недостойна счастья».
Мне только восемнадцать стукнуло, когда мир рухнул. Один мужчина, в годах моего отца, хитростью заманил меня к себе. Обманул, сломал, испачкал, а потом — будто ничего не случилось — отвернулся и всё отрицал. Родители пытались биться в судах, искать правду, но он был не промах — связи, деньги, власть. Вышел сухим из воды. А я осталась с клеймом — «гулящая», «испорченная». Хотя была всего лишь испуганной девочкой.
Когда узнала, что беременна, мать с отцом хотели идти на установление отцовства. Но я отказалась. Не желала, чтобы этот человек даже знал о моём ребёнке. Он был грязью, и не смел прикасаться к моему сыну.
Чтобы спасти хоть какую-то репутацию, мать отправила меня в глубинку — к дальним родственникам. Там я и родила Сашку. До трёх лет растила его одна. Вернулась домой уже с легендой — якобы была замужем, да развелась. Никто не должен был знать правду.
Но дома ждал новый удар. Отец умер, брат отправил мать в дом престарелых, а родительскую избу забрал себе. Встретил меня с презрением, в глаза сказал: «Бабе, у которой глаз на мужиков, здесь не место. Выживешь — молодец. Нет — улица научит».
Родной брат намекнул, что мне дорога одна — на панель.
Но я не сдалась. Держалась из последних сил. Мыла полы в чужих домах, драила посуду в кафе, помогала на свадьбах — лишь бы сына прокормить. Жили впроголодь, но честно.
Одна знакомая шепнула: «Поезжай за границу, в Германию, в Польшу — там за ту же работу платят втрое больше». Решилась. Через агентство уехала в Германию. Осела в маленьком пансионате. Работала, не разгибаясь, почти без отдыха. Хозяйка следила за каждым шагом, твердя, что мне ещё повезло — сына моего терпят под крышей.
Когда Сашка болел, металась между кухней и его комнатой — лекарство дать, суп накормить, обнять. А потом — снова к работе.
Когда подрос, начал помогать. И хозяева стали пользоваться — получили второго работника даром. Ради него я и решила вырваться.
Раз в пару месяцев умоляла отпустить меня на пару часов в соседний городок, где собирались наши — русские, украинцы, все, кому судьба не сладка. Там и встретила Игоря. Казался добрым, внимательным. Угощал чаем, катался на машине, говорил, что ценит таких, как я — крепких, честных, не сломленных.
Я поверила. Влюбилась. Потому что жила, как в клетке, а он показался глотком воздуха. Когда впервые остались вдвоём, рыдала. Меня столько лет никто не касался по-доброму.
Стали строить планы. Я рассказала, что есть немного отложенных денег — на учёбу сына, которого каждую осень отправляла в интернат, чтобы выучился человеком. Игорь уговорил вложить их в его дело. Рисовал райские картины — домик у реки, уют, новая жизнь.
Я отдала всё. И больше его не видела. Ни звонка. Ни слова. Лишь пустота. Исчез, будто и не было его.
Да, деньги — не главное. Но он украл у меня не только копейки. Он снова убил веру. Надежду.
Почему именно я? За что? Почему для одних счастье — как воздух, а для меня — несбыточная мечта?
Я не прошу жалости. Просто устала. Устала быть крепкой. Устала ждать светлого завтра. Устала доказывать, что достойна любви. Хочу понять — разве я не заслужила хоть немного тепла? Хоть каплю счастья? Хоть крошку…
