— Ну вот, опять с ней! Будто у нас гарем, а не семья… Будто муж у нас один на двоих… — Катя зашла на кухню, даже не сняв сапоги, и нахмурилась.
Сергей стоял спиной, прижимая телефон к уху. Голос его звучал мягче обычного — будто он не просто разговаривал, а вспоминал что-то давнее.
— Да-да, договоримся завтра. Ладно, пока. — Он бросил телефон на стол и обернулся. — Это Оля звонила. Про Вовку говорили.
Катя кивнула и прошла мимо, хотя внутри зашевелилось что-то гадкое, как змея под камнем. Не стала спрашивать, что значит «договоримся». Прошла в ванную, включила воду и долго стояла, грея руки под струёй.
Ничто больше не могло её согреть.
Позже, когда Сергей устроился на диване с телефоном, Катя подсела рядом и осторожно начала разговор — без наездов, уже немного успокоившись.
— Ты знаешь… Порой вы разговариваете так, будто вы не просто родители. Может, я преувеличиваю, но мне это неприятно.
Он взглянул на неё и вздохнул. Не злился, но и не торопился успокаивать.
— Кать, ты же сама настаивала. Сама говорила: «Общайся с сыном, будь ближе». Что тебе теперь не нравится?
Тут её и накрыло. Не злостью, а недоумением. Ведь она действительно настаивала. Года два назад…
Тогда они с Сергеем только поженились. Всё было хорошо. Новая квартира, ипотека, ремонт — всё как у людей. Сергей много работал, но вечера проводил дома, пусть и уставший. Катя радовалась даже его храпу в обнимку с подушкой.
Именно тогда она решила быть «хорошей».
— Почему ты не общаешься с сыном? — спросила она однажды.
— Ну, денег перевожу, подарки покупаю. Оля не жалуется, — пожал он плечами, будто речь шла о коммуналке.
— Серёж, ребёнку не только деньги нужны. Ему отец нужен. Неужели тебе не интересно, как он растёт?
Он отмахнулся. Подумал. А через пару недель всё завертелось: позвонил бывшей жене, предложил забирать Вовку хотя бы раз в месяц. Оля не отказала. Наоборот — говорила, что мальчику мужское внимание необходимо.
Катя поехала с ним на первую встречу. Вовка был худенький, в глупой шапке с медвежьими ушами. Смотрел на Катю с недоверием и почти не разговаривал. Но потом, у бабушки, оживился, когда она достала детское лото. Играли до вечера. Сергей расслабился. И Кате казалось: вот оно, теперь всё будет хорошо.
Позже она часто вспоминала тот вечер. Как бабушка Галя плакала, обнимая внука. Как Вовка смеялся, когда они катались в парке на велосипедах. Как однажды сказал шёпотом: «Твой пирог с вишней вкуснее, чем у мамы».
Она рассказывала об этом подругам, родным. И гордилась.
— Это я его подтолкнула. Теперь они как настоящая семья, — хвасталась Катя. — Я даже чувствую себя частью их жизни.
Но тревога прокрадывалась уже тогда. Будто она открыла дверь, а оттуда потянуло холодом, затягивающим в какую-то плохую историю.
А месяц назад всё стало ещё хуже. Катя сидела с Вовкой на кухне. Он уплетал пряники с вареньем, болтал о школе, а потом вдруг сказал:
— А когда мы с папой и мамой ходили в «Теремок», там такой крутой аниматор был!
— С папой? — переспросила Катя, стараясь не дрогнуть.
— Ну да. В субботу. Я попросил, папа согласился. Только… он сказал тебе не говорить. Ты же не скажешь? — добавил он, вдруг осознав, что проболтался.
Катя кивнула, улыбнулась. Подложила ему ещё пряник. Он не заметил ничего. Ему было весело.
А ей — нет.
Вечером она не устроила скандал. Только спросила:
— Почему ты не сказал, что ходил с Олей и Вовой в кафе?
Между его бровей легла складка. Он сразу напрягся.
— Я не обязан докладывать за каждый шаг. Это было для сына. Нечего обсуждать.
Катя кивнула, но внутри что-то надломилось. Что-то, что уже не склеишь.
Сергей всё чаще возвращался поздно. Катя к тому времени уже спала. Муж проводил с чужой женщиной больше времени, чем с ней. Причины были: сын, ремонт, помощь по хозяйству.
Полгода назад всё было иначе. Катя проходила обследования. Сергей был рядом: возил на анализы, носил её любимые мандарины, бегал ночью за шоколадкой. Он был заботливым. Только её.
А потом — пустота. Очередной «неудачный цикл», намёки врача на ЭКО. И Сергей будто потух. Не ушёл, но теперь чаще говорил «решай сама» и «я не врач».
А тут Оля с её ремонтом, с сыном, с просьбами. Там всё было просто. Там не надо было надеяться.
— Оля теперь совсем другая, — сказала как-то жена его брата. — Спокойная, мягкая. Видно, жизнь наладилась.
Катя кивнула, глотая чай.
— Да, хорошо, когда у людей всё хорошо.
В этот момент мир будто перекосило. У кого-то — хорошо. У неё — нет.
Потом она увидела их переписку. Ничего пошлого. Но такие тёплые слова, что ей стало больно.
«Спасибо, что помог с проводкой. Без тебя я бы разорилась на электрике».
«Ты всегда рядом, Серёж. Даже спустя годы».
Голосовое:
«Спасибо… Ты как скала. На тебя можно положиться. Вова счастлив. И я тоже».
Катя отложила телефон. Ни доказательств, ни опровержений. Будто её поставили на край пропасти.
Потом был разговор со свекровью.
— Я знаю, тебе тяжело, — сказала та. — Но все хотят, чтоб у Вовки был отец.
— У него теперь есть отец. А у меня есть муж? — не обернулась Катя.
— Вы взрослые. Разберётесь. Может, проще с Олей договориться, чем нервы трепать.
Добрый совет. Но почему от него так больно?
Катя встала.
— Спасибо. Мне пора.
На улице было холодно. Пальцы дрожали.
Утром Сергей возился с чайником. Катя не находила слов.
— Я будто третья лишняя, — сказала наконец. — Будто у вас с Олей свой мир, а я лезу без спроса.
Он замер.
— Кать, сколько можно? Я устал выбирать. Там — мой сын. Тут — ты. А ты ревнуешь, будто я по бабаСергей замолчал, а Катя, глядя в окно, вдруг поняла, что идти им уже некуда — кроме как дальше, вместе, сквозь эту боль.
