Когда-то давно, в славном городе Санкт-Петербурге, жила я немало лет. Двоих детей воспитала, сына да дочь. Сын мой — Илья Ильич — женился на умнице Анастасии, хозяйке рачительной. Живут они теперь в Нижнем Новгороде, в собственном жилье Анастасии, да и работа у Ильи хорошая — нужды переезжать пока нет.

А вот дочь моя, Аграфена — ветреная, несерьёзная. Привязалась к парню, Сергею, что из деревни приехал, на стройке работает. Образование у Аграфены университетское, а у него — лишь школа. Говорила ей, втолковывала — не слушает, твердит: «Люблю».

Перед свадьбой жил Сергей в общежитии. Сыграли они скромно. «Не потянем пышного торжества, — объявила Аграфена. — Посидим с родителями в кафе». То есть на застолье денег нет, а на кафе — запросто.

На свадьбе я сказала, что есть у меня квартира после матери. Пусть дочь с зятем там живут — не в общежитии же ютиться. Квартира пустует, сдавать её не хочу — попадутся жильцы ненавидежные, всю обстановку испортят, да ещё и долги перед соседями оставят. Когда муж был жив, мы сделали там ремонт, не жалея средств.

Решила — ни продавать, ни сдавать квартиру не буду. Пусть Аграфена пока живёт. После моей смерти дети продадут её и поделят деньги пополам. Да, у сына сейчас крыша над головой, но ведь это жильё его жены. В жизни всякое бывает. Не хочу, чтобы дочь получила квартиру в Петербурге, а сын — ничего.

«Решили мы с Сергеем переехать в его деревню», — заявила мне дочь. «Да что ты? Люди в столицу стремятся, а ты — в глушь! Хорошую работу бросать будешь. А что потом? Обратно вернуться — будет сложнее, конкуренция велика», — уговаривала я. Но Аграфена стояла на своём: мол, мужу тут тяжело, да и брату его дом достроить надо. Родня обещала помочь ей с работой.

«Раз там легко устроиться, зачем Сергею было сюда ехать?» — возразила я, но дочь и слушать не стала. Бросила всё и уехала.

Через пять месяцев вернулась. Я сразу поняла — беременна. «Мама, ненадолго, — весело сказала Аграфена. — Хочу дела по квартире уладить, потом обратно. Сергей ждёт». «По какой квартире?» — спросила я. «У тебя здесь жильё есть?» «Ну как же, — удивилась она. — Бабушкина квартира, где мы жили».

Оказалось, декрет не за горами, работы в деревне нет, живут на скромный заработок Сергея. «От многого отказываемся, — жаловалась дочь. — Мы же молоды, хотим радоваться жизни, а скоро ребёнок — расходы прибавятся. Мама, ты же подарила нам квартиру на свадьбе! Почему теперь отказываешь?»

Возможно, Аграфена вообще бы мне ничего не сказала, но в документах квартира записана на меня — без моего согласия ничего не продать.

«Решение моё известно, — твёрдо ответила я. — Не дарила я вам квартиру, лишь разрешила жить. Можете и сейчас вернуться, но продавать или сдавать — не позволю».

Дочь расстроилась, заплакала. Сквозь слёзы твердила, что не зря свекровь её твердит: «Мать детей без крыши оставляет». У той, мол, всё по справедливости: один сын получил бабушкин дом, другой — квартиру, третий — тёткино жильё. «А ты — эгоистка. Люди сознательно в деревню переезжают, чтобы столичную квартиру сдавать, пенсию дополнять. А у нас — наоборот».

Но слова её вины во мне не пробудили. Конечно, тревожно было видеть беременную дочь в слезах, но решение своё я не изменила — квартира должна была достаться обоим детям поровну.

Обидно, что семья Сергея в чужие дела лезет, да ещё и дочь против матери настраивает. Если посчитать, какая сумма достанется Аграфене после моей смерти — больше, чем два деревенских дома её мужа стоят.

Время всё расставит по местам. Но я убеждена: родители должны поступать по совести, а не угождать. Дочь обиделась, на вокзал уехала, даже не поужинав.

Вот так-то. Родишь детей, вырастишь — а они в ответ чёрной неблагодарностью платят. Почему так выходит?