Меня зовут Анастасия Морозова, и живу я в городе Суздале, где узкие улочки перешептываются с ветром над речкой Каменкой. В детстве я была уверена, что нет ничего лучше, чем оставаться ребёнком. Подружки рвались во взрослую жизнь — наряжались в мамины платья и топали на каблуках, а я цеплялась за кукол, пазлы и цветные карандаши. Я рисовала нашу семью: себя посередине, папу, держащего меня за одну руку, маму — за другую, а на заднем плане — дедушку с бабушкой, сияющих от радости. Кто же знал, что от этой картинки не останется и следа, а моя жизнь станет зеркалом, отражающим то, что я ненавидела больше всего?

Папа, Дмитрий, работал программистом — вечно уткнувшись в монитор, он казался мне существом из параллельного мира. Но когда отрывался от экрана, его глаза за толстыми стёклами очков смотрели на маму, Ларису, с такой нежностью, что мне становилось завидно. Он терпел все её странности: экстравагантные наряды, горы книг про эзотерику, подруг с растрёпанными волосами и вечными разговорами о «карме». Потом смирился с её частыми отлучками «по делам», с опозданиями домой, с тем, что ужин — это очередное «здоровое» блюдо вроде салата с авокадо, потому что мама опять «не успела» приготовить что-то нормальное. Он молча ел эту гадость, как глотал её капризы: раздельные спальни, священный утренний ритуал с травяным чаем, который она считала залогом семейного счастья.

Каждое утро папа украдкой поглядывал на часы, зная, что опоздает на работу. Но терпеливо ждал, пока мама, сонная и недовольная, заварит свой «волшебный» чай, намажет хлеб веганской пастой и положит сверху кусочек сыра. Этот ритуал повторялся изо дня в день: папа опаздывал, но молчал, лишь бы она хоть раз улыбнулась. А мама тем временем увлеклась сначала медитациями, потом танцами, а в итоге влюбилась в своего тренера, Сергея. Однажды вечером она объявила нам с папой: «Я полюбила другого. Моя душа жаждет свободы. Вы мне дороги, но мне тесно в этих рамках». Я, маленькая и потерянная, думала: разве моей любви недостаточно? Разве папиной — тоже?

Папа не кричал, не ругался. Он просто закрылся в себе, в своём компьютере, будто там можно спрятаться от боли. Их жизнь и так давно шла параллельно, так что внешне почти ничего не изменилось. Но внутри я сломалась: в школе стала грубой, злой, готова была разорвать любого, кто посмеет ко мне пристать. Дедушка, Николай, взял меня под своё крыло — водил в парк, помогал с уроками, вытирал слёзы и говорил, что семья — это навсегда. Когда мама подала на развод и ушла, бабушка не пережила горя и умерла. Дедушка начал слепнуть — от тоски, от вида нашей разрушенной семьи, но всё так же называл папу «сынок» с тёплой улыбкой.

Я чувствовала, что должна что-то сделать, но не знала что. И вот однажды, после долгих разговоров с дедушкой, я нашла в мамином блокноте номер её любовника и позвонила его жене. «Вы в курсе, что ваш муж встречается с моей матерью?» — выпалила я дрожащим голосом. В тот день я разбила мамино сердце. Её возлюбленный вернулся к семье, а она осталась одна — навсегда. Простила ли она меня? Не знаю. Видела ли она мою месть, когда я выходила замуж за Игоря? Поняла ли, когда родила дочь Алину? Сомневаюсь.

Но время шло, и я, сама того не замечая, начала превращаться в неё. Я затащила Игоря и Алину в походы — мою новую странную страсть. Потом записалась на фитнес, чтобы сбежать от скуки офисной жизни. Тренажёрный зал стал моим убежищем, где я вымещала злость — на мир, на работу, на мужа, который казался мне всё более серым и пресным. Я отрицала это, но тень маминого характера росла во мне. Всё стало очевидно, когда я влюбилась в своего тренера, Артёма. Игорь и Алина перестали быть мне «достаточными» — мне хотелось свободы, страсти, как когда-то маме.

Я оставляла Алину с дедушкой и мчалась к Артёму, сердце бешено колотилось. Алина спрашивала: «Мама, ты куда?» А слепой дедушка лишь крепче сжимал её руку, гладил по голове. Моя страсть разгоралась всё сильнее, пока однажды я не прождала Артёма три часа зря. На следующий день в зале он сказал: «У меня семья». Эти слова резанули, как нож. В слезах я прибежала к дедушке, единственному, кто мог понять. Уткнувшись в его плечо, я рыдала, пытаясь объяснить, что кто-то украл мою жизнь. И тут я увидела слёзы в его незрячих глазах. Всё стало ясно: он позвонил жене Артёма, как я когда-то — жене маминого любовника. «Ради Алины», — прошептал он.

Прошли месяцы, а боль в груди не утихает. С этим разбитым сердцем я помирилась с мамой, поняв, как тяжело быть и дочерью, и женой, и матерью сразу. Одна из этих ролей всегда страдает. Игорь не стал мне ближе, но папа вырос в моих глазах — его бесконечная любовь к маме, его умение прощать потрясли меня. Это я, а не он, лишила её крыльев. А дедушка, мой спаситель, теперь сам остановил мой полёт — ради Алины, ради меня. Он показал, что счастье — не в тайных страстях, а в простой, честной семье. И я верю его слепым, но мудрым глазам, через которые когда-то смотрела на мир.