Я долго боялась выговорить это вслух. Может, потому что где-то под грудью до сих пор ноет, хотя внешне уже давно всё как у людей. Это история про любовь, которая рассыпалась, как старый пряник. Про брак, где мечты оказались крепче настоящего. И про мужчину, для которого дети значили больше, чем я.
Материнство никогда не манило меня. Ни в шестнадцать, ни в двадцать пять, ни даже к тридцати. У меня были другие заботы — карьера, поездки, книги. Я дышала полной грудью и не чувствовала пустоты. Пока не встретила Дмитрия.
С ним мир перевернулся. Его смех, руки, которыми он умел гладить тревогу, — я впервые почувствовала: вот он, мой человек. Расписались мы быстро, но не наобум. Клялись в вечности, в том, что ничто нас не разлучит.
Первые месяцы — как в сказке. Дима видел меня насквозь, ловил мысли до слов, обнимал так, будто отгонял всех демонов. Но скоро появилось то, что отравило наш союз: дети.
Я начала считать дни, нервничать — почему нет? Он говорил: «Всё будет, не торопись». Но шли месяцы. Тесты упрямо молчали. Постепенно наша близость перестала быть любовью. Стала работой. Обязанностью. Механическим делом, где важен только результат. Ни страсти, ни тепла — только напряжение и мысль: «Опять не получилось».
Мы делали вид, что всё нормально. Но каждый новый цикл бил по нервам. Дмитрий хмурился, уходил в себя. Потом предложил врачей. Я согласилась. Анализы, кабинеты, белые халаты. Когда заговорили об ЭКО, он даже не задумался. Я спросила: «До каких пор?» Он ответил: «До победы».
Когда стало ясно, что проблема во мне, между нами выросла стена. Он не обнял, не сказал «ничего». В его глазах читалось разочарование. Будто я обманула его надежды.
А он ведь мечтал не просто о ребёнке. Он вырос в доме, где дети — как грибы после дождя. Хотел сына. Говорил прямо: «Надо продолжить род, фамилию, чтобы было кому передать дело». А я? Я чувствовала себя сломанной заводской линией, которая не может выдать нужный товар.
Первое ЭКО. Второе. Обе попытки — провал. Я была как выжатый лимон. Уколы, таблетки, боль — я теряла себя. После второго раза я сказала: «Стоп. Я больше не могу». Он молчал. А когда я робко заикнулась про усыновление, Дмитрий взорвался:
— Мне не нужен суррогат!
Эти слова прожгли насквозь. Я поняла: ему нужен не просто ребёнок, а его кровь, его гены. Чужой? Ни за что. А я? Я больше не была женой. Я была браком в конвейере.
Ссоры. Молчание. Потом он выдавил:
— Я подумал. Мы не сможем быть счастливы. Надо расстаться.
Это добило меня. Я крикнула: «Уходи сейчас же!» Он ушёл. Я осталась. Без детей. Без мужа. С ощущением, что меня выбросили, как просроченный йогурт. Той ночью я лежала на полу и не могла даже плакать. Внутри было пусто.
Понадобились месяцы и психолог, чтобы снова почувствовать себя человеком. Я осознала: он ушёл не из-за моего тела. А потому что не смог смириться с жизнью вне своего сценария. Он не любил меня. Он любил картинку: сын, фамилия, традиция. А я была лишь инструментом.
Когда стало легче, я поняла: та любовь была с условиями. «Если родишь, если выдержишь, если будешь как надо». Но я больше не хочу «как надо».
Теперь я с другим. Его зовут Артём. У него уже есть дети — от прошлого брака. Когда я сказала, что не могу родить, он только пожал плечами:
— Ну и что? Мне нужна ты, а не инкубатор. Будь рядом. И всё.
Я верю ему. Потому что с ним я — это я. Без вины. Без страха. Только тишина и его руки, которые не требуют ничего, кроме меня самой. И если судьба решила, что я не буду матерью — это не приговор.
Я — женщина. И моё счастье — не в исполнении чужих мечт.
