**7 апреля 1983 года**

Он стал ей отцом, хотя кровью не родной. И больше никого так она не звала.

— Не подходи! Чего тебе от меня нужно? Я тебе ничего не должен! Кто знает, чей это ребёнок — может, вовсе не мой! — рявкнул Дмитрий, хлопнув дверью.

Лидия замерла в прихожей, словно громом поражённая. Ещё вчера он целовал её пальцы, клялся в вечной любви, обещал венчаться, называл судьбой. А сегодня — только ненависть в глазах, да эти слова, будто нож в сердце. Ей тридцать пять, первая беременность, но сомнений не было — родит и вырастит. Пусть даже одна. Чуда не ждала, просто решила: будет трудно, но справится.

Так родилась Алина. Тихая, светлая, словно лучик. Не капризничала ночами, не болела — будто чувствовала: у мамы нет сил на нежности. Лида ухаживала исправно — купала, кормила, водила в больницу. Но без души. Девочку никто не прижимал к груди, не шептал: «Родная, ты моя радость». Всё по графику, как будто долг исполняла.

Алина подросла. К шести годам привыкла к тишине в доме, к маминой холодности, к её вечной усталости. А потом в их жизнь вошёл мужчина.

В деревне под Рязанью сразу зашептались: «Глянь-ка, подселила к себе какого-то! Да ещё, слышь, с тюрьмы!» Бабы судачили, мужики крутили у виска, но Лидия сплетни игнорировала. Чувствовала — Иван её последний шанс. Молчаливый, с тяжёлым взором, но руки — золотые.

С ним дом ожил: забор выровнялся, стены засияли свежей краской, во дворе появился порядок. Работы не гнушался — крышу старухе-соседке починил, колодец вдове выкопал, а в благодарность брал лишь «спасибо» да банку солёных огурцов. Народ притих. Ивана стали уважать. И Лида рядом с ним переменилась — мягче стала, на Алину иначе смотреть начала.

Однажды, вернувшись из школы, девочка увидела во дворе качели — крепкие, из липы, с верёвками. Глазам не поверила:

— Это мне?.. Дядя Ваня?..

— Тебе, дочка. Пробуй, не сломаются!

С того дня он стал для неё больше, чем просто мамин сожитель. Готовил завтраки, завязывал платок перед школой, учил разводить костёр и точить нож. Рассказывал истории — как ухаживал за умирающей матерью, как брат выгнал его из дома, как жалел, что своих детей не оставил.

Алина слушала, затаив дыхание. На Новый год он подарил ей коньки — не китайские, а настоящие. И сам повёл на речку. Учил падать, вставать, скользить. А однажды, уже засыпая, она прошептала:
— Спасибо, папа…

Он тогда отвернулся и заплакал. Впервые за годы. Тихо, по-мужски — чтобы никто не услышал.

Она выросла. Уехала в Тулу учиться. Он приезжал с авоськами продуктов, стоял под окнами института в сессию, шептал: «Всё получится, дочка». Отдавал последние деньги, провожал под венец, нянчил внуков — так, будто они ему кровные.

Когда его не стало — сердце Алины будто остановилось. Воздух будто гуще стал. В доме пахло пустотой. Она шла на кладбище, клала гвоздики и шептала:

— Ты всегда был моим отцом. Единственным. Настоящим.

Потому что отец — не тот, кто жизнь дал, а тот, кто рядом, когда другие ушли. Кто обнял, когда страшно. Кто сказал: «Я здесь», — когда темнота пугала.

Фотографии его храню. На них он улыбается. И я знаю: он был её солнцем. Её опорой. Её отцом.

**Вывод:** Родство — не в крови, а в сердце.