Она глядела в окно. Отец уже замазал надпись на стене и теперь смывал из шланга остатки краски. Где-то с месяц назад кто-то устроил художества на стене дома напротив — ночами выводил баллончиком: «Всё будет хорошо!». Никто так и не понял, кто этот таинственный мастер граффити.
«Интересно, кому это адресовано?» — думала она. «Может, это мне? Вдруг тот долговязый парень из параллельного класса наконец меня разыскал…» Прошло уже полгода с тех пор, как она перестала ходить в школу… время бы нашёлся… Потом она понимала, что всё это глупости, и глаза наполнялись слезами. Она сидела у окна и тихо плакала.
Отец во дворе скрутил шланг и теперь копошился у мусорных баков, подбирая рассыпавшийся хлам. Она перестала с ним разговаривать после выхода из комы. Спросила, где мама, а он не смог ответить — тогда всё стало ясно.
Как ей объяснили, отец не был виноват в аварии. Он сделал даже больше, чем профессиональный каскадёр, но она всё равно винила его. Мужчина ведь, должен был предотвратить худшее. Или хотя бы погибнуть сам, но спасти маму.
Отец тоже молчал. Уже три месяца он только виновато поглядывал на неё. Сначала пытался говорить, оправдывался, умолял ответить хоть слово. Потом сдался и пропадал на работе сутками. Разве что оставлял записки: «Задержусь до утра».
Недавно он сообщил, что скоро будет операция. Копит деньги и работает без выходных. Даже дворником в их доме устроился — лишь бы быстрее собрать нужную сумму. Теперь он обязан был стирать дурацкие послания напротив её окна.
Так прошла весна. Настал день операции. Они провели его вместе в предоперационной, украдкой поглядывая друг на друга. Когда её повезли в операционную, отец догнал каталку, поцеловал в лоб и прошептал: «Всё будет хорошо…»
«Всё будет хорошо…» — твердила она, пока анестезиолог подключал капельницу. «Всё будет хорошо…» — шептала вместо обратного отсчёта.
Операция прошла удачно. Утром врач заверил, что реабилитация вернёт её к нормальной жизни. «Скоро забудешь про коляску и снова будешь танцевать!» — говорил он, то ли веря в это, то ли просто подбадривая. Отец слушал с таким видом, будто верил больше, чем она сама.
На выписке вручили костыли и кипу инструкций: как пить таблетки, какие делать упражнения, когда приходить на физиотерапию.
Дома она сразу подкатила к окну — проверить стену. Та была чистой, будто свежевыкрашенной.
Прошли дни, наполненные таблетками и изматывающими упражнениями. Потихоньку она начала вставать на ноги. Потом научилась ходить до противоположной стены. Несколько раз хотела подойти к окну, но боялась — вдруг надписи нет.
Однажды, пересилив страх, она подошла. И увидела — красные буквы по-прежнему убеждали: «Всё будет хорошо».
Так прошло лето. Она уже уверенно ходила по комнате — от кровати до стены, от стены до двери.
Как-то ночью её разбудила жажда. Решила сама дойти до кухни — отца не было. Впервые за месяцы она прошла по коридору без коляски и чуть не упала, запнувшись о чёрный рюкзак. Отец бросил его на полу, торопясь на подработку.
Из кармана выкатились баллончики с краской. Один был без крышки — видимо, недавно использовали. Красная краска ещё не высохла на сопле.
Она прислонилась к стене, переводя дыхание, и вдруг будто пелена упала с глаз. Всё стало ясно.
Доплелась до кухни, села и смотрела, как лёд из морозилки тает от её горячих слёз, растекаясь по столу солёными лужицами.
Под утро она натянула куртку, сунула в карман баллончик и, опираясь на костыли, вышла за дверь. Вернулась на рассвете и сразу уснула.
Отец, пришедши утром, первым делом заглянул к ней. Чтобы не разбудить, подошёл на цыпочках, поправил одеяло. Долго смотрел на её лицо — такое повзрослевшее за эти месяцы.
Сначала не поверил глазам, но потом разглядел: что-то изменилось. Исчезла морщинка между бровей. Губы, всегда сжатые в последнее время, теперь улыбались во сне.
Он подошёл к окну, чтобы задернуть шторы, и замер.
На стене соседнего дома криво, но старательно было выведено:
**«Спасибо, папа. Всё хорошо!»**
Буквы расплывались в глазах от слёз. Он так ждал этих слов — любых слов. А эти вернули ему жизнь.
