История Анны Семёновны Петровой — женщины с несгибаемым нравом и тяжёлой материнской долей — могла бы стать основой для семейной саги. Но это не вымысел, а суровая правда жизни, прожитая без прикрас.

Её сын Алексей был единственным и долгожданным ребенком. После ранней смерти мужа Анна Семёновна отдала ему всё: душу, силы, лучшие годы. Пережив лихолетье, нужду, тяжёлые смены на ткацкой фабрике, она сделала все, чтобы её мальчик ни в чём не знал нужды: всегда чистая рубаха, горячие щи, учёба, уют. И, как любая мать, опекала его без меры — может, даже слишком. Решала за него, прятала от последствий, оправдывала перед людьми. А когда он вырос, оказалось — мужчиной он так и не стал.

Алексею уже было за тридцать, когда он наконец женился. Его избранницу звали Светлана. Простая деревенская девчонка, парикмахерша с дипломом техникума. Курила, хохотала на всю улицу, носила вызывающие наряды — всё это раздражало Анну Семёновну. Но она твердила себе: «Лишь бы повлияла на Лёшку. Может, с ней он хоть немного возьмётся за ум…»

После свадьбы Анна, не раздумывая, отдала молодожёнам свою двухкомнатную квартиру в Нижнем Новгороде, а сама перебралась к больной старухе-матери в деревню, ухаживала за ней, крутясь между работой и домом, забыв о себе. Из вещей взяла лишь самое необходимое, даже телевизор оставила сыну — лишь бы им жилось хорошо.

— Пусть обживаются. Молодые, пусть живут, — говорила она соседкам.

Первое время всё было тихо. Раз в неделю Алексей звонил, иногда заезжали проведать. Анна не лезла в их жизнь — не до того было, у бабки давление, сердце пошаливает. Но однажды всё переменилось.

На рынке она случайно встретила бывшую соседку по подъезду.

— Тебе бы, Анна, к молодым сходить, — бросила та будто невзначай. — Посмотрела бы, как живут.

Тревога кольнула, как иглой. Позвонила сыну. Голос в трубке — чужой, равнодушный:

— Мам, всё норм. Не парься.

Через месяц, не в силах терпеть дурные предчувствия, она села на электричку и без предупреждения приехала в город.

То, что она увидела в своей некогда уютной квартире, повергло её в оцепенение. Запустение, грязь, вонь. На кухне — пепельницы, пустые бутылки из-под пива на столе и в раковине, грязная посуда с засохшими остатками еды. В спальне на её любимом покрывале валялись грязные носки и окурки.

Светлана сидела на кухне, курила, даже не поприветствовала. Алексей стоял, потупив взгляд, будто провинившийся школяр.

— Вам неделя. Чтобы следов ваших здесь не было. Ключи — в почтовый ящик, — сказала она ледяным тоном.

Через три дня они съехали. Сын молча протянул ключи, не проронил ни слова. Развернулся и ушёл.

С тех пор Анна Семёновна с ними не общалась. Она заперла дверь, отдраила квартиру до блеска, проветрила все комнаты и, сидя за кухонным столом, впервые за долгие годы заплакала. Но не от горя. От усталости. От разочарования. От понимания, что впервые в жизни поступила не ради кого-то, а ради себя.

— Не жалею. Ни капли. Сыну нужно было научиться жить самому. Если будут снимать квартиру — может, на пиво денег не хватит. Может, за ум возьмутся. А нет — значит, такова их доля. Я своё дело сделала, — говорила она подругам на лавочке у подъезда.

Прошёл уже год. По двору шепчутся, будто Светлана бросила Алексея. Говорят, теперь он ютится в какой-то общаге, работает через раз, осунулся весь. Но Анна Семёновна не спрашивает. Не звонит. Она дала ему шанс. И второй, и третий. Теперь просто живёт. Тихо, в чистоте. Без табачного смрада. Без матерщины под окнами. Без ссор. И с лёгкой душой.

Кто-то, возможно, назовёт её слишком суровой. Но разве материнская любовь — это всегда про всепрощение? А может, любовь — это ещё и умение отпустить, чтобы человек сам научился стоять на ногах?