Вымышленная любовь сломала мою судьбу. Теперь я не понимаю, как дышать дальше…
Всё пошло наперекосяк…
Иногда я закрываю веки и проваливаюсь в прошлое — в школьные годы в Красноярске. Отсчитывала дни до последнего звонка, мечтая сорваться в Петербург — не просто так, а к нему, к Дмитрию, моему парню, который уехал раньше, поступив в медицинскую академию. Мы были неразлучны с подросткового возраста. Всё казалось чистым, нерушимым, на века.
Когда и я сдала ЕГЭ и перебралась в Северную столицу, мы тут же поселились вместе. Наша крохотная съёмная комнатка стала домом. Варили супы на две недели, зубрили конспекты до рассвета, копили каждую копейку. Часто ложились спать с урчащим желудком, но мне хватало одного — его дыхания рядом. Я верила — это настоящая любовь. А он шептал в темноте, что я — его судьба, его единственная.
Шли годы — планы росли серьёзнее. Говорили о свадьбе, о детях, о жизни. Я украдкой листала журналы с белыми платьями, представляла наш день — алые розы, кружевная фата, мама, плачущая от счастья. Наши семьи уже обсуждали дату — мы были вместе четыре года, нас давно считали мужем и женой без печати в паспорте.
И вдруг — крах.
В тот роковой выходной, когда Дима пропадал в библиотеке, моя одногруппница — Алиса — позвала меня на дачу под Великим Новгородом. Повод — юбилей её крестного, Артёма. Она взахлёб рассказывала о нём — успешный бизнесмен, живёт в Берлине, балует родню подарками. Я согласилась — думала, просто отдохну пару дней. Не знала, что это начало конца моей прежней жизни.
Артём гипнотизировал. Уверенный, с лёгкой грустью в глазах, пахнущий дорогим парфюмом. Его истории звучали как главы из запретного романа. Когда он спросил, есть ли у меня парень, я — не сама понимаю почему — соврала. Сказала, что всё кончено. В его взгляде вспыхнул огонь. Так начался наш тайный роман. Я думала — мимолётное увлечение. Но втянулась так, что забыла обо всём. Он предложил уехать с ним. И я… кивнула. Даже не поговорила с Димой. Пока он был на дежурстве, я бросила записку: «Прости. Мы разные. Это конец».
В Германии я бросила учёбу, друзей, себя. Мыла полы в клинике, похаживала за детьми богатых знакомых — лишь бы быть рядом. Он требовал совершенства. Завтрак ровно в восемь. Ужин — только его любимый борщ. Если я красилась ярко — кривился. Если полнела — хлопал дверью. А в гневе становился чужим: орал, унижал, однажды запер в спальне, пока я не влезу в «то самое» чёрное платье. Я молчала. Стыд и страх сжирали меня. Но после бури приходили дни нежности — он баловал подарками, называл княгиней. Я верила — это любовь. Теперь понимаю: это был яд.
На его сороковой он захотел наследника. Сказал: «Если назовём Виктором — в честь отца — подарю тебе мир». Но ребёнка не было. Через полтора года я осмелилась предложить сходить к врачу. Он взорвался. Наутро вышвырнул мой чемодан на лестницу и прошипел: «Исчезни».
Слёзы, пустота, отчаяние. Я вернулась в Россию. Устроилась кассиром в круглосуточный магазин, ухаживала за матерью — после инфаркта она еле ходила. Думала — хуже не будет. Но однажды скрутило так, что вызвала «скорую». Врач ввел обезболивающее и велел прийти на обследование. Я пришла. И обомлела. За белым халатом был… Дима.
Он не подал виду, что узнал меня. Только холодно: «Разденьтесь до пояса». УЗИ, анализы, безликие фразы. Потом сухо бросил: «Вернётесь через неделю». На следующем приёме между делом обмолвился: «У нас с Ириной — она педиатр — растёт сын. Ему три». В груди кольнуло — не зависть, а стыд. Затем — дикий порыв. Я потянулась к его губам. Он отстранился: «Я твой врач. У меня семья. Не переходи границ».
Так порвалась последняя нить. Но худшее ждало впереди. Он подтвердил — я бесплодна. То, о чём с Артёмом даже не догадывались, стало приговором. Детей у меня не будет. Никогда.
Я потеряла всё: любовь, здоровье, мечты. А ведь когда-то хотела лишь тихого счастья — домашний уют, смех ребёнка, его руку в своей. Теперь лишь надеюсь, что судьба оставила для меня хоть кроху света. Что жизнь — не приговор. Что когда-нибудь научусь улыбаться снова. Хотя бы чуть-чуть.
