**Сорок лет под маминым крылом — и побег, о котором теперь жалею**

Сегодня мне хочется записать историю, которая уже давно гложет душу. Меня зовут Варвара. Мне сорок — возраст, когда у женщины должно быть всё: крепкая семья, дом, стабильность. Но у меня не так. Всю свою жизнь я провела в трёхкомнатной «брежневке» на окраине Нижнего Новгорода, бок о бок с матерью, Ниной Степановной. Мы были как две половинки одного целого: вместе пили чай с вареньем, смотрели «Дом-2», сплетничали о соседках и даже, казалось, вздыхали в такт.

Она часто говорила мне с той сладковато-удушливой нежностью:

— Варенька, раз не сложилась твоя женская доля — ну и ладно. Будем вдвоём доживать. Я с тобой и до ста лет готова — нам же веселее. Пойдём в сквер, две бабушки в пуховых платках, будем на лавочке сидеть — люди залюбуются.

Но это не была забота. Это была клетка, куда меня загнали ещё в юности, когда моего первого ухажёра мама встретила так, что он сбежал, даже не попрощавшись. С тех пор никто и не задерживался.

Я смирилась. Работала бухгалтером в школе, вечерами — чай с пряником, никаких потрясений. Пока не встретила Сергея.

Сергей Петрович. Суровый, немногословный участковый. Познакомились на родительском собрании — его племянник учился у нас. Он смотрел на меня не как на забитую сорокалетнюю женщину, а как на настоящую. Чувствовалось в его взгляде, в том, как подавал пальто, как поправлял мне волосы. Сначала боялась, потом влюбилась — без памяти, по-девичьи.

— Варя, — сказал он однажды, — давай распишемся. Вместе жить — это счастье, даже если трудно. Ты мне нужна. Хочу, чтоб у нас был свой дом. И дочка — с твоими глазами.

Не верила. Казалось, такое — не про меня. Но в тот май, когда даже воздух пах надеждой, я набралась смелости и сказала маме:

— Мам, — протянула я, наливая ей чай, — я выхожу замуж. Сергей зовёт меня к себе. Но ты не переживай — мы будем к тебе приезжать.

Мама побледнела, чашка дрогнула в её руках.

— Варя… ты что, рехнулась? Тебе это зачем? Он тебя в рабство возьмёт, а ты и не заметишь! Мужики все одинаковые — наиграются и бросят. Ты что, мать на старости лет предаёшь?

Она схватилась за сердце, упала на диван. Я в панике металась между валидолом и телефоном. Всю ночь просидела у её кровати, глядя, как она спит. Но это был лишь первый акт спектакля под названием «Материнская вина».

Каждый день — новые уколы: «Я тебя растила одна, а ты меня бросаешь!», «Легко меня на чужого мужика променяла!», «Он тебя к чёрту пошлёт, а я тут одна сдохну…».

Сергей терпел месяц. Потом сказал твёрдо:

— Варвара, или мы живём как семья, или я ухожу. Люблю тебя, но так — не могу.

Я сбежала. Ночью. В тапочках и с пакетом вещей — потому что мама спрятала чемодан. Потому что задыхалась. Потому что хотела жить.

Сергей принял, накормил, обнял. Зажили вместе. Не сахар. Он строгий, мало говорит, часто на службе, приходит поздно. Иногда с пивом. Ворчит, если суховат борщ. Порой плачу — в подушку, чтобы не слышал.

А мама… Не звонит. Только через тётю Люду передаёт: «Давление скачет, а дочь — предательница. В старости одна, как пёс».

Иногда вижу во сне, как она у окна сидит и ждёт. Иногда слышу её голос в голове. Больно. Скучаю. Виню себя. Хочу вернуться.

Сергей не против. Говорит: «Пусть переезжает, если хочешь. Места хватит».

А я всё не решаюсь. С Пасхи начну. Испеку её любимый курник, куплю конфет «Мишка на Севере», приду — и попрошу прощения.

Потому что нет ничего горше, чем свобода, приносящая боль. И если мой побег был ошибкой — готова в этом признаться. Потому что люблю её. Мою маму.