В тихом городке под Владимиром, где зимние вьюги заметают узкие улочки, моя жизнь в 62 года наполнена тоской и болью. Я — Тамара Степановна, вдовствующая в своей небольшой квартире. Моя дочь Людмила, мать троих ребятишек, отказалась забрать меня из больницы, бросив в лицо жестокие слова: «Мама, хватит прикидываться такой слабенькой и жалкой». Её холодность и вечная занятость заставляют меня чувствовать себя лишней, и я не понимаю, где моё место в её жизни.
Дочь, ради которой я жила
Люда — моя единственная радость. Я поднимала её одна после гибели мужа, отказывая себе во всём, лишь бы она ни в чём не знала нужды. Она выросла смышлёной, удачно вышла замуж за Сергея, родила троих — Петю, Настю и крошку Алёну. Я всегда помогала: сидела с внуками, делилась пенсией, готовила, когда дочь вышла на работу. «Мамуля, ты мне как третья рука», — говорила она, и я светилась от счастья.
Но в последние годы всё перевернулось. Люда полностью погрузилась в свои заботы: дети, школа, секции, работа бухгалтером. Я понимаю, что время — роскошь, но её звонки стали редки, а визиты — ещё реже. Я не жаловалась, не хотела быть помехой, но здоровье начало сдавать. Неделю назад меня забрали в больницу с давлением. Пролежала пять дней, и единственное, о чём мечтала, — чтобы дочь забрала меня домой.
Горечь, которая обожгла душу
Вчера утром я набрала Люду из больницы. «Доченька, меня выписывают, помоги добраться, одной трудно», — попросила я. В ответ услышала раздражение: «Мама, хватит прикидываться такой слабенькой и жалкой. У меня трое детей, их надо из школы забрать, на танцы отвести, уроки проверить. Когда бежать за тобой?» Я онемела. Не успевает? Для меня, матери, которая всю жизнь ей помогала? Пробормотала, что сама справлюсь, и бросила трубку, сжимая кулаки, чтобы не расплакаться.
Доехала на такси, отдав половину пенсии, и вернулась в пустую квартиру. Сидела и плакала, вспоминая её слова. Слабенькая и жалкая? Я не притворяюсь — мне страшно, я больна, я одна. Люда даже не перезвонила, не поинтересовалась, как я. Её дети — моё счастье, но почему теперь я им только мешаю? Сергей, зять, вежлив, но в дела не лезет. Подруги, узнав, качают головами: «Таня, твоя Людка совсем тебя не уважает».
Тяжесть на сердце
Я пыталась говорить с Людой раньше. «Дочка, мне одиноко, навещай хоть иногда», — просила я. Она отмахивалась: «Мама, у нас своих проблем хватает, ты же видишь». Вижу? Да, вижу, что её жизнь — бег по кругу, но где в ней уголок для меня? Я не требую многого — чашку чая вместе, помощь в трудную минуту. Но её слова о моей «слабости» — как нож в сердце. Я отдала ей всё, а теперь я — обуза.
Внуки — моя отрада, но вижу их редко. Люда привозит их, когда надо, чтобы я присмотрела, а сама спешит по делам. Петя и Настенька обнимают меня, Алёнушка тянет ручки, но я не заменю им мать. Хочу быть бабушкой, а не подменной няней. Теперь, после больницы, боюсь, что и этого лишусь, если скажу правду.
Что дальше?
Не знаю, как быть. Поговорить с Людой? Но страшно, что она снова назовёт меня слабой, и это добьёт. Молчать? Но сердце ноет от обиды. Просить Сергея помочь? Он добрый, но это не его забота. Или смириться с одиночеством? Но как жить для себя, если вся жизнь была ради дочери?
Соседки твердят: «Тань, поставь её на место, ты не служанка». Но как? Она меня не слышит. В 62 года хочу чувствовать себя нужной, чтобы дочь видела во мне мать, а не помеху. Хочу обнимать внуков, а не рыдать в тишине. Как вернуть её любовь? Как спастись от этой боли?
Моя мольба
Эта история — мой крик души. Люда, может, и не хотела меня обидеть, но её равнодушие губит меня. Внуки любят, но они — не дочь. Хочу, чтобы в доме звучал смех, чтобы звонили не только по делу, чтобы не чувствовала себя забытой. В 62 года я заслуживаю быть матерью, а не «слабенькой и жалкой».
Я — Тамара Степановна, и я найду способ напомнить дочери, кто я для неё, даже если придётся сказать горькие слова. Пусть будет больно, но я не исчезну из её жизни безмолвно.
