Мой старый друг, Игорь, привел домой своего семилетнего сына. Я в полном смятении и не понимаю, как быть.
Об этом мне поведала моя близкая подруга, Татьяна, когда пришла ко мне в слезах, с глазами, налитыми болью.
— Понимаешь, — начала она, с трудом сдерживая дробь в голосе, — в последнее время мой муж, Дмитрий, стал каким-то замкнутым и мрачным. Будто отгородился от меня невидимой стеной. Да ещё и осунулся.
Я чувствовала, что его что-то грызёт, но он упрямо молчал. Я пыталась выведать, в чём дело, но он отмахивался, словно я чужая. Ни слова, ни намёка. Уже стала думать о худшем: то ли здоровье подвело, то ли на работе проблемы?
Но однажды он вернулся домой не один… С ним был мальчик. Дмитрий даже глаз мне не поднял, будто боялся встретиться взглядом.
Оказалось, восемь лет назад, когда я уехала на месяц к маме в Омск, у него была связь. Та женщина забеременела и родила сына.
Дмитрий клялся, что не хотел этого — мол, любит только меня. Но от сына не отказался. Все эти годы тайно помогал им: деньгами, заботой. А я… я даже не догадывалась! Жила в счастливом неведении, пока моя жизнь не разлетелась вдребезги в один миг.
Теперь та женщина запила. Её хотят лишить прав. Родных у неё нет, и мальчика собираются отправить в детдом.
Когда Дмитрий узнал, он не смог стерпеть. Сказал, что не позволит своему ребёнку расти в приюте. Привёл его к нам, в нашу уютную квартиру в Екатеринбурге, где мы строили семью.
Он боялся мне признаться. Потому и вёл себя так странно: избегал разговоров, уходил в себя. Но в итоге решился — привёл сына, хотя это могло разрушить всё, что у нас есть.
У нас крепкая семья. У нас есть дочь, Настя, наша радость и свет в окошке. Дмитрий её обожает, души в ней не чает. И вот… будто нож под ребро.
Я хотела уйти. Собрать вещи, взять Настю и уехать. Но каждый раз, когда представляю жизнь без него, сердце сжимается. Я люблю его, несмотря на всю эту боль. Два дня рыдала, запершись в спальне, не в силах взглянуть ни на него, ни на мальчика.
Этот мальчик, Ваня, — вылитая копия нашей Насти. Сразу видно — брат и сестра. Те же глаза, те же черты. Мне его до слёз жалко. Он-то тут ни при чём. Маленький, испуганный, смотрит на меня с надеждой, и я не могу его отвергнуть.
Но что делать? Я чувствую себя преданной. Моя жизнь, которую я считала идеальной, оказалась обманом. Дмитрий молчал восемь лет, скрывал целую часть себя. А теперь этот ребёнок — живое напоминание о его измене — живёт у нас дома.
Я пыталась поговорить с Дмитрием. Он просил прощения, клялся, что любит только меня, что всё позади. Но как поверить? Как принять мальчика, который будет каждый день напоминать о боли?
Настя пока ничего не понимает. Ей всего пять, она с интересом разглядывает Ваню, тянется к нему. А я не знаю, как объяснить, кто он. Как сказать, что у неё есть брат, о котором мы и не подозревали?
Татьяна сидела у меня на кухне, сжимая чашку с остывшим чаем, и смотрела в пустоту. Голос её дрожал: «Не знаю, смогу ли простить. Но бросить Дмитрия… это будто оторвать кусок себя. А мальчик… он ведь ни в чём не виноват. Как могу выгнать его? Но как жить с этим?»
Я видела, как она разрывается. С одной стороны — любовь к мужу, с другой — боль предательства. А посередине — малыш, ставший заложником взрослых ошибок.
Иногда мне кажется, что ненавижу Дмитрия за то, что он сделал с нашей семьёй. Но потом смотрю на Ваню, на его растерянное личико, и понимаю — винить его нельзя. Он такой же, как моя Настя, — просто ребёнок, который хочет тепла и дома.
Я не знаю, что делать. Простить Дмитрия? Принять Ваню как своего? Или уйти, чтобы не видеть их? Любой выбор кажется невыносимым. Чувствую, что тону в этом хаосе, и никто не может помочь.
Татьяна вытерла слёзы и посмотрела на меня. «Может, со временем станет легче… Но сейчас я просто не знаю, как жить дальше».
