**Дневник. Встреча с родителями.**
Алёша привёз меня знакомиться с его родителями в деревню. Когда я увидела его мать, у меня ноги подкосились от страха — но потом случилось нечто неожиданное…
Я вошла в дом, крепко держась за руку мужа. Внутри пахло свежим хлебом, а через кружевные занавески пробивался тёплый свет. На стенах — фотографии в полированных рамках: видно, что их часто протирают.
— А где отец? — спросил Алёша, пока его мать, Валентина Семёновна, вела нас на кухню.
— У дяди Миши, трактор чинят. Уже пошла за ним, скоро подойдёт, — ответила она, и в голосе звучала привычная забота.
Кухня оказалась просторной, с массивной печью, где потрескивали дрова, наполняя комнату уютным теплом. На столе — скатерть в ромбик, праздничные тарелки и хрустальные рюмки из серванта.
— Садись, лапочка, — Валентина Семёновна пододвинула мне стул. — Тощая какая! Надо откормить. Как ты мне внуков родишь в таком виде?
Я покраснела, а Алёша фыркнул:
— Мам, мы только приехали, а ты уже про внуков!
— А когда говорить? Когда пенсию получать начну? — драматично воскликнула она, но глаза смеялись. — Мне уже шестьдесят, хочется понянчить ребятишек, пока силы есть!
Она поставила на стол большущую кастрюлю с дымящимся супом.
— Щи с мясом, — гордо объявила. — По рецепту моей бабушки, ей уже сто лет.
Аромат разбудил во мне дикий голод. Валентина Семёновна заметила и удовлетворённо кивнула:
— Вижу, кушать хочешь — хорошая жена будет!
Я только начала оттаивать, как дверь грохнула. По коридору прошёл тяжёлый топот, и в кухне возник высокий мужчина с седыми висками и твёрдым взглядом.
— Это и есть та самая? — буркнул он, садясь за стол.
— Николай, не пугай девку, — одёрнула его Валентина Семёновна. — Познакомься как положено.
Он окинул меня оценивающим взглядом, и у меня в животе снова похолодело.
— Николай Петрович, — коротко сказал он, протягивая руку. — А ты как?
— Алина, — ответила я, сжав его ладонь.
Тишина. Его взгляд будто пронизывал меня насквозь. Но вдруг уголки губ дрогнули, и лицо расплылось в улыбке.
— Добро пожаловать в семью, Алина.
Ужин прошёл на удивление весело. Валентина Семёновна рассказывала про детство Алёши, заставляя его ёрзать, а Николай Петрович добавлял пикантные подробности.
— Знаешь, наш Алёха в семь лет с чемоданом из дома сбежал? — хохотала Валентина Семёновна, подкладывая мне котлет. — Заявил, что поедет в Питер поэтом становиться! Взял три книжки, бутерброд и спички — «на костёр».
— И где же он оказался? — спросила я, смеясь.
— У бани на лавочке, — усмехнулся Николай Петрович. — Уснул с книжкой на животе, бутерброд рядом целый.
Перед сном Валентина Семёновна показала нам комнату Алёши — узкую, но уютную, с вышитым покрывалом и потрёпанными книжками на полке.
— Тут он вырос, — сказала она с гордостью. — Всё как было.
Я провела пальцем по корешкам — Пушкин, Чехов, Шолохов.
— Алёша говорил, вы преподавали литературу, — заметила я.
— Тридцать пять лет, — кивнула она. — Деревенские дети звали меня «Гроза» — строгая, но справедливая. Алёша считал, что я их мучила.
— Не мучила, мам, а воспитывала, — вставил Алёша. — Благодаря тебе они выросли людьми.
Ночью, прижавшись к Алёше в его детской кровати, я прошептала:
— Твои родители… они чудесные.
— А ты боялась, — усмехнулся он.
— Признаю, — вздохнула я. — Когда я впервые увидела твою мать, мне показалось, она меня сожрёт с потрохами.
Алёша засмеялся.
— Многие так думают. Она всегда держала дом в кулаке. Отец говорит, влюбился в неё, когда она ему в школе двойку за сочинение поставила.
Утром я помогала Валентине Семёновне готовить завтрак.
— Блины умеешь? — спросила она, оценивающе глядя на меня.
— Бабушка научила, — ответила я, беря миску.
— Ладно, покажи мастерство. Посмотрим, достойны ли твои блины моего мужа.
Это был экзамен, но страха уже не было. Она наблюдала, и в её взгляде читалось скорее любопытство, чем осуждение.
— Ваниль в тесто? — удивилась она. — Необычно.
— Секрет бабушки, — объяснила я.
Когда первый блин был готов, Валентина Семёновна осмотрела его, отломила кусочек и одобрительно кивнула.
— Неплохо. Я тебе пару своих секретов покажу.
Я поняла: это принятие. Мы провели у печки два часа, смеясь и обмениваясь рецептами.
Когда мужчины зашли на кухню, мы с Валентиной Семёновной заплетали тесто в косичку.
— Что за представление? — удивился Николай Петрович.
— Учу девку семейным премудростям, — подмигнула она. — Руки у неё золотые — хорошая хозяйка будет.
Перед отъездом Валентина Семёновна вручила мне свёрток.
— Возьми: варенье, соленья, компот. И вот… — она протянула потрёпанную тетрадь. — Мои рецепты.
Я онемела.
— Но это же ваше…
— Теперь и твоё, — улыбнулась она. — Ты теперь наша.
На прощание она обняла меня — уже не строго, а тепло, как родная.
— Береги моего парня, — прошептала. — И приезжайте летом — ягод наберём.
В машине Алёша спросил:
— Ну что, ещё боишься маму?
Я посмотрела на банки с соленьями и тетрадь в моей сумке.
— Я боялась не её, а той, кого сама придумала.
Алёша улыбнулся.
— Я знал, что вы подружитесь. Вы очень похожи.
Дом в зеркале становился меньше, а в груди было тепло. Я ждала строгой свекрови, осуждения — а нашла семью. И, кажется, подругу. Это было только начало.
