Моему четырёхлетнему сыну Ване постоянно хотелось плакать, когда он оставался с бабушкой. Когда я узнала причину, мир вокруг меня расплылся, как в дурном сне.
Я всегда думала, что наша семья — нерушима, как стены Кремля. Конечно, бывали трения, особенно со свекровью, Татьяной Ильиничной. Мы никогда не были душа в душу. Её взгляд скользил по мне, словно я была липкой мухой, осмелившейся сесть на её золотого сына. Но я верила, что бабушка не причинит зла внуку.
Когда работа поглотила нас с мужем, мы договорились, что дважды в неделю Татьяна Ильинична будет забирать Ваню из садика в Подмосковье. Казалось, всё идеально: ребёнок с бабушкой, а мы можем перевести дух. Но вскоре я почуяла неладное.
Ваня изменился. В дни её визитов он цеплялся за меня, как репейник, рыдал и умолял не отдавать его. Сначала я списывала это на усталость или капризы. Но тревога копилась. После возвращения он становился тихим, как мышь, сидел в углу, уставившись в стену. От еды отказывался, а когда раздавался звонок и я произносила: «Это бабушка», — он вздрагивал, будто его ударили, и прятался под стол.
Я осторожно завела разговор. Ваня молчал, дрожа, как в лихорадке. Тогда я пообещала: «Скажешь правду — больше не поедешь к ней». Он разрыдался и прошептал:
— Мам, она меня не любит… Говорит, я плохой.
Сердце упало в сапоги.
— Что она делает, солнышко?
— Кричит, если я шумлю. Говорит, что я ей мешаю. А потом закрывает в тёмной комнате и говорит думать о поведении…
Мир вокруг поплыл. Кровь стучала в висках, пальцы впились в подлокотник так, что побелели.
— Ты был там один? Долго?
— Да… А когда я плакал, она злилась ещё больше.
Горло сжалось. Неужели эта женщина, которой я доверила сына, могла так поступить? Мой мальчик, мой свет, запертый в темноте, один наедине со страхом! Что-то внутри переломилось.
Я позвонила мужу, голос дрожал от ярости. Он сначала не верил: «Мать не способна…» Но когда он увидел Ванины глаза, услышал тот же рассказ, лицо его стало каменным.
Мы поехали к Татьяне Ильиничне. Она встретила нас с холодной улыбкой, но когда я спросила напрямую, зачем она запирала Ваню, маска спала.
— Он невоспитан! — вспыхнула она. — Я его дисциплинировала!
— Дисциплинировала?! — я едва не закричала. — Страхом? Темнотой? Вы с ума сошли?!
Она молчала, губы — тонкая ниточка. Муж смотрел на неё, будто видел впервые.
С того дня Ваня больше не переступал её порога. Муж ещё пытался что-то сохранить, но я не смогла. Простить? Нет. Никто не посмеет сломать моего ребёнка.
Прошло время. Ваня снова смеётся, бегает, не боится теней. А я поняла: если ребёнок плачет без причины — причина есть. Скрытая, но страшная. И мы обязаны её найти, даже если придётся разорвать все связи. Мой сын больше никогда не окажется в руках того, кто не видит в нём самого дорогого.
