Он отправил мать в дом престарелых. Её последние слова теперь будут преследовать его вечно.
Я шёл домой после тяжёлого дня, когда заметил соседа — Владимира. Он сидел на скамейке возле подъезда, сгорбившись, лицо в ладонях, плечи слегка вздрагивали. Мы не были близки, но пройти мимо было невозможно. Взрослый мужчина, лет сорока пяти, рыдал, как ребёнок.
— Всё нормально, Володя? — осторожно спросил я, подходя ближе.
Он поднял на меня опухшие от слёз глаза и прошептал:
— Никто мне уже не поможет. Я не смогу этого забыть. Никогда…
Я присел рядом. Он долго молчал, потом глубоко вздохнул, словно перед признанием:
— Мама умирает. Лежит в больнице. Я только оттуда… Врачи сказали — шансов нет… А я… я даже не был рядом…
Пять лет назад он устроил мать в частный пансионат под Нижним Новгородом. Она была ещё не беспомощна, но годы брали своё: болели ноги, тяжело было ходить по магазинам, готовить. Владимир тогда уже занимал высокую должность в крупной фирме — бесконечные командировки, переговоры, отчёты… Он решил, что в пансионате матери будет лучше. Круглосуточный уход, врачи рядом — так он оправдывал себя.
— Я думал, это правильное решение. Что так я забочусь о ней. Утешал себя тем, что плачу большие деньги — значит, сделал всё, что мог. А на деле… просто сбежал от ответственности.
Первое время он навещал её раз в месяц. Потом — всё реже. А в последний год и вовсе перестал приезжать.
— Всё время что-то было важнее: дела, женщины, поездки… А она… всего лишь та самая женщина, которая когда-то водила меня за руку в первый класс…
Сегодня утром ему позвонила медсестра. Сказала, что мать срочно госпитализировали. Состояние тяжёлое. Просила приехать. Он бросил всё и помчался в больницу.
— Я зашёл в палату… Она была такая маленькая. Совсем потерянная. Глаза закрыты, дышит с трудом, лицо — как мел…
Он замолчал на секунду, потом продолжил:
— Я сказал: «Мама, я пришёл…» А она открыла глаза, улыбнулась и прошептала: «Здравствуй, сынок…»
Голос его задрожал. Каждое слово, словно выжженное в памяти, он повторял снова:
— «Не сердись, что не сказала о болезни раньше. Знаю, как ты занят. Не хотела тревожить. Врачи молчали, но я чувствовала — конец близок. Поэтому и попросила позвонить тебе. Хотела попрощаться… Просто увидеть тебя в последний раз… убедиться, что ты в порядке…»
Я слушал, затаив дыхание. Владимир говорил с трудом, но продолжал, будто пытался избавиться от тяжести внутри:
— Она сказала: «Я не боюсь. Привыкла быть одна. Боюсь не за себя — за тебя. Чтобы ты не оказался на моём месте. Чтобы твои дети не забыли тебя. Чтобы у тебя всегда была семья…»
А потом добавила: «Жаль, не увижу, как ты женишься, как растут внуки… Не тяни, сынок. Обустрой свою жизнь. Семья — это самое важное…»
Потом ей стало хуже. Я позвал врачей… Но она уже не очнулась…
Он замолчал. Мы сидели в тишине. Даже листья не шелестели. Я не знал, что сказать. Просто положил руку ему на плечо. Он закрыл глаза.
— Каждый день я клянусь, что всё исправлю. Что если она откроет глаза — я сделаю по-другому. Но она уже не услышит… А её слова… останутся со мной навсегда.
