Утро началось с чемодана в прихожей.
Валя начал я.
Не надо, резко перебила она. Ты сделал свой выбор. Теперь я делаю свой.
Дверь захлопнулась. Я остался один.
Я сидел на кухне, вяло ковыряя вилкой остывшую гречку. Полседьмого вечера. Валентина опаздывала уже на полтора часа.
Телевизор в углу бубнил что-то про очередной скандал в Думе, но я не слушал. Взгляд скользил по знакомым вещам: желтые занавески с ромашками, которые Валя купила лет пять назад, мои стоптанные тапки у холодильника, ее вязаная кофта на спинке стула.
Все на месте. Кроме нее.
Дверь щелкнула. Наконец-то.
Вань, прости, донесся усталый голос. У папы давление подскочило, пришлось скорую вызывать.
Я поморщился. Опять эти старики.
Валя ввалилась на кухню растрепанная, с красными от слез глазами.
Ну и как он? спросил я, не отрываясь от тарелки.
Врач сказал, теперь постоянно следить надо Она плюхнулась на стул. Мама совсем растерялась, еле соображала.
У них что, телефона нет? Сами не могли вызвать?
Валя вздрогнула, будто я ударил ее.
Ваня, им за семьдесят! Они испугались. Они же мои родители
А я тебе кто? Не семья? Я отложил вилку. Дома никого, ужин холодный. Пришел с работы, а ты
Сейчас разогрею, тихо сказала она и потянулась к плите.
Но раздражение уже клокотало внутри. Раньше она встречала меня у порога. Тапочки подавала, про день расспрашивала. А теперь только эти родители.
Валя молча возилась у плиты. Плечи сгорблены, руки дрожат, когда переставляет кастрюли. Я смотрел на ее затылок и вспоминал, как раньше она поворачивалась ко мне с улыбкой.
Когда это было? Месяц назад? Два?
Может, им сиделку нанять? предложил я помягче. У них пенсия вроде нормальная.
Валя замерла с половником в руке.
Какая нормальная? У папы двадцать пять, у мамы восемнадцать. Из этого половина на лекарства и квартплата уходит.
Как восемнадцать? удивился я. Она же всю жизнь работала.
В сельской школе. Валя повернулась. Ваня, ты же знаешь
Я не знал. Никогда не интересовался, сколько получают ее родители. Мои умерли десять лет назад, оставив однушку, которую я сразу продал. А ее видел только по праздникам.
Тогда пусть нанимают помощницу по часам, сказал я. На уборку, готовку.
На что?! голос жены задрожал. Ты слышал, что я сказала? Сорок три на двоих!
Я пожал плечами. Мне не приходило в голову считать чужие расходы. У нас с Валей хватало моя зарплата инженера плюс ее частные уроки. Жили скромно, но без нужды.
За окном сгущались сумерки. Валя поставила перед мной подогретую тарелку и села рядом. Сама не ела только подперла щеку рукой и смотрела в стол.
Валюша, позвал я. Я не против помочь. Но нельзя бросать свою семью.
Какую семью? Она подняла на меня глаза. Мы с тобой это семья?
Вопрос повис в воздухе.
Я жевал гречку и думал. Семья Наверное, да. Хотя детей у нас не было. Валя не могла, а на усыновление мы так и не решились. Жили вдвоем тихо, буднично.
Конечно, семья, наконец сказал я.
Следующие недели превратились в сплошной кошмар.
Валя пропадала у родителей через день. То к врачу, то за лекарствами, то просто убраться.
Я приходил в пустую квартиру. Посуда в раковине, постель не застелена, в холодильнике вчерашние остатки.
Я больше не могу, заявил я однажды вечером. Все развалилось.
Что именно развалилось? устало спросила Валя. Она только что вернулась, в руках пакет с грязным бельем. Ты разучился готовить? Или посуду мыть?
Не в этом дело.
Тогда в чем?
Я не нашел ответа. Дело было не в быте. Дело в том, что я привык быть для нее главным. А теперь это место заняли другие.
Они же взрослые, пробормотал я. Как-то жили без тебя.
Мама вчера упала в ванной. Два часа пролежала, пока я не приехала. Валя швырнула пакет на пол. Что, по-твоему, я должна была сделать? Бросить их?
Нанять сиделку!
На что?! закричала она. На что?!
Мы орали друг на друга впервые за пятнадцать лет брака.
Валя плакала, размазывая слезы. У меня внутри все переворачивалось.
Ваня, ты понимаешь, что говоришь? ее голос дрожал. Это мои родители! Мой отец! Моя мать!
А я тебе кто?! взорвался я. Сосед по квартире?
Ты мой муж! Но они
Но они важнее! перебил я. Пятнадцать лет все было нормально, а теперь ты вспомнила про долг перед родителями!
Валя отшатнулась, будто я ударил ее.
Ваня, они старые, больные
А мне что, тридцать?! рявкнул я. Я тоже устаю! Хочу, чтобы дома было уютно! Чтобы жена была рядом, а не пропадала черт знает где!
Значит, я должна их бросить? Пусть умирают одни?
Я не говорил «умирают»! Но пусть живут сами! У них есть деньги пусть нанимают помощь!
Какие деньги?! закричала Валя. Ты знаешь, сколько сиделка стоит? Пятьсот рублей в час!
Я опешил. Никогда не задумывался о таких расходах.
Ну забормотал я. Может, не каждый день По часу
По часу?! Валя засмеялась истерически. Ваня, ты слышишь себя? За час убрать, постирать, приготовить?
Я не могу так больше! заорал я, ударив кулаком по столу. Не могу видеть, как ты от меня уходишь! Каждый день!
Слова вырвались сами. И я понял: дело не в быте. Дело в страхе потерять ее.
Валя смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
Значит, не в деньгах дело, тихо сказала она. Ты ревнуешь меня к родителям.
Не ревную! вспылил я, хотя понимал она права. Просто хочу, чтобы ты была женой, а не сиделкой!
А если бы твои родители были живы? спросила Валя. Ты бы их бросил?
Я открыл рот и закрыл.
Если бы мои дожили до такого возраста Наверное, помогал бы. Но это же другое!
Мои умерли начал я.
А мои нет! перебила Валя.
Тогда слушай, тихо сказал я. К ним больше не ездишь. Если помогать не больше двух тысяч в месяц. Хватит на пару визитов сиделки.
Что?!
Все. Я запрещаю.
Валя стояла посреди кухни маленькая, растрепанная, с мокрым от слез лицом. Смотрела на меня так, будто видела впервые.
Запрещаешь, медленно повторила она. Мне. Сорокалетней. Помогать умирающим родителям.
Валя
Две тысячи, продолжила она. Это четыре часа помощи в месяц. Остальное время пусть сидят в грязи? Голодные?
Она замолчала. Вытерла слезы и долго смотрела на меня. Потом развернулась и вышла.
Утром ее чемодан стоял в прихожей.
Валя начал я.
Не надо, перебила она. Ты сделал выбор. Теперь я делаю свой.
Дверь хлопнула.
Первые дни даже нравились. Никто не ворчал насчет разбросанных носков. Можно было смотреть футбол ночами, есть прямо из кастрюли. Свобода.
Но через неделю стало ясно так не жить. Я нашел домработницу.
Галина, женщина лет сорока, приходила дважды в неделю. Мыла, стирала, готовила. Двенадцать тысяч в месяц.
А жена где? спросила она как-то.
Развелись, коротко ответил я.
Галина цокнула языком и принялась за раковину.
О Вале я узнавал отрывками. Соседка видела ее в поликлинике с отцом. Коллега встретил в театре с каким-то интеллигентом.
Потом она подала на развод.
Новость о ее замужестве принесла та же соседка:
Ваша Валентина замуж вышла. За врача. Вдовца с детьми.
Я кивнул и закрыл дверь.
Значит, нашла новую семью. С детьми. Интересно, как она с ними справляется?
Годы текли незаметно. Галина приходила исправно. Я работал, смотрел телевизор, изредка виделся с друзьями. Жизнь устоялась.
Пока мне не стукнуло шестьдесят. Работать стало тяжело то спина, то давление. Я вышел на пенсию.
Оказалось восемнадцать тысяч. С учетом квартплаты в семь почти ничего.
Первым делом пришлось отказаться от домработницы.
Я остался один. В шестьдесят лет заново учился стирать и готовить. Руки не слушались, спина болела после мытья полов.
То, что Валя делала легко, теперь отнимало полдня.
Через полгода я решился позвонить.
Алло? ее голос показался чужим.
Валя Это я.
Пауза.
Что тебе?
Поговорить
Слова не шли.
Я понял, что был не прав. Прости.
И?
Хочу исправить.
Валя засмеялась.
Исправить? Ваня, прошло десять лет.
Я знаю, но
За все надо платить, перебила она. А понимать нужно было вовремя.
Гудки.
Вечером я сидел на той же кухне. Гречка снова остывала в тарелке. За окном шел мелкий дождь, стекая по стеклу, как слезы. Я смотрел на желтые занавески с ромашками они уже выцвели, потрепались по краям. Включил телевизор, но звук показался слишком громким. Выключил. Тишина давила. Встал, подошел к шкафу, выдвинул верхний ящик. Там лежала ее вязаная кофта та самая, серо-зеленая, с катышками. Прижал ее к лицу. Пахло пылью и давним, ушедшим теплом. Потом сел обратно. И долго сидел, глядя в одну точку. Понимание пришло слишком поздно как и все самое важное.
