«Отпустите моего отца, и я отпущу вас». В суде они смеялись до тех пор, пока не увидели, как сам судья поднялся.
Голос принадлежал маленькой девочке, едва возвышавшейся над судейской скамьей, с мокрыми от дождя косами и скрипучими ботинками по мраморному полу. На мгновение зал суда затих. Затем взорвался смехом.
Судья Артем Захаров, известный во всей губернии как беспощадный и непреклонный мужчина шестидесяти лет, неподвижно сидел в своем инвалидном кресле, с непостижимым выражением лица. Он не ходил десять лет с тех пор, как карета, в которой ехала его жена, перевернулась, унеся ее жизнь и оставив его прикованным. Никто и ничто не могло пробить его броню холодного равнодушия.
На скамье подсудимых стоял Гаврила Соколов, обвиненный в мошенничестве и воспрепятствовании правосудию. Доказательства казались неоспоримыми, и прокурор требовал пятнадцати лет каторги. Гаврила сидел подавленный, уже предвкушая поражение.
Но потом его дочь, Варя, которой едва исполнилось семь лет, проскользнула мимо пристава и направилась прямо к судейскому столу. Ее маленькие кулачки были сжаты, подбородок дерзко вздернут, а глаза не отрывались от судьи.
«Я же сказала, повторила она громче, если ты отпустишь моего папу, я заставлю тебя ходить».
Залом прокатился удивленный шепот. Кто-то захихикал. Другие покачали головами. Прокурор усмехнулся. Какая же глупость со стороны ребенка.
Но Захаров не смеялся. Его темные глаза впивались в нее. Что-то внутри него дрогнуло едва уловимый отголосок давно забытой веры, надежды, веры в чудо.
«Подойди ближе», прохрипел он.
И когда тихие шаги Вари эхом разнеслись по залу, судья Захаров впервые за десять лет почувствовал слабое тепло в своих мертвых ногах.
В зале воцарилась тишина. Варя стояла перед судейским столом, такая маленькая, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть сурового человека в инвалидном кресле.
«Ты мне не веришь, прошептала она дрожащим, но твердым голосом. Но мой папа всегда говорил иногда людям просто потр