Случайно я услышала, как муж говорил по телефону: «Ей залилось недолго». После этого я перестала принимать пилюли, которые он мне давал.

Дверь в кабинет была приоткрыта. Всего на палец, но этого хватило, чтобы его голос, обычно нежный и обволакивающий, словно тёплый плед, донёсся до меня сухим, официальным тоном.

Да, всё идёт по плану. Врачи говорят, ей осталось недолго.

Я застала, сжав в руке стакан с водой. В другой ладони две капсулы, которые Серафим Аркадьевич, мой муж, приносил мне дважды в день. «Твои витамины, дорогая, для сил. Чтобы быстрее поправилась».

За полгода брака я привыкла к этой «заботе». К слабости, к туману в голове, к тому, что весь мир сжался до стен нашей квартиры. Я почти поверила, что неизлечимо больна.

Но эта фраза, брошенная в телефонную трубку, была лишена даже намёка на сочувствие. В ней слышался расчёт, холодный, как сталь.

Я медленно, на ватных ногах, вернулась в спальню. Руки дрожали. Подошла к окну, распахнула его и, не разжимая кулака, выбросила капсулы в густые заросли сирени. Больше я не приму ни одной его таблетки.

Утром он вошёл с подносом. Та же улыбка, тот же «заботливый» взгляд. Но теперь я видела только маску, за которой скрывалась хищная сущность.

Доброе утро, моя спящая красавица. Время для лекарств.

Я сглотнула ком в горле.

Я уже выпила, солгала, стараясь говорить ровно. Нашла на тумбочке и запила водой. Проснулась рано.

Он нахмурился лишь на миг. Окинул взглядом тумбочку, стакан.

Молодец. Заботишься о себе. Хороший знак.

Весь день я притворялась апатичной, как обычно. Но было тяжело. Тело, за годы отравленное привычной дозой яда, бунтовало.

Меня бил озноб, кружилась голова, а вместо тумана приходили острые, болезненные вспышки ясности. Я словно ломалась, как наркоман без дозы.

На следующий день я снова «выпила» таблетки до его прихода выбросила их в сирень. Серафим Аркадьевич явно остался недоволен.

Верочка, договоримся: ты будешь ждать меня. Принимать их нужно строго в одно и то же время.

Он стал внимательнее. Чаще заходил в спальню, подолгу сидел у кровати, вглядывался в глаза, будто пытался что-то прочесть.

Ты сегодня какая-то бледная. И руки холодные. Может, увеличить дозу?

Не надо, прошептала я. Мне чуть лучше.

Это была опасная игра на выживание.

Ночи превратились в пытку. Я лежала без сна, притворяясь спящей, и слушала, как он ворочается рядом. Каждый его вздох отдавался в сердце ледяным эхом. Однажды ночью он встал и вышел.

Я дождалась скрипа двери кабинета и, держась за стену, чтобы не рухнуть от головокружения, двинулась следом.

Он снова говорил по телефону, на этот раз тише, почти шёпотом.

Она что-то подозревает. Отказывается от еды, говорит, нет аппетита. Стала слишком ясной. Взгляд изменился.

Я прижалась к стене. Сердце стучало так громко, что казалось, он услышит.

Надо ускорять. Я уже договорился с нотариусом. Степан Олегович человек толковый. Объяснил ему, что ты, как врач, советовал оформить доверенность, пока она ещё что-то соображает. Её подпись и всё. Состояние Инны Павловны станет моим.

Инна Павловна. Моя мать. Она умерла год назад, оставив всё мне. Наследство, которое мой муж уже считал своим.

Я успела вернуться в постель за мгновение до его возвращения. Он наклонился надо мной, и я почувствовала резкий химический запах от его рук. Запах моих «витаминов».

Утром я нашла силы дойти до старой гардеробной. Там, в глубине шкафа, стояла моя коллекция винтажные флаконы духов. Единственная моя страсть до него.

Я взяла тяжёлый хрустальный флакон. Аромат прошлой жизни пробивался даже сквозь плотную пробку.

Что ты здесь делаешь? его голос за спиной заставил меня вздрогнуть. Тебе нельзя вставать.

Я медленно обернулась.

Решила вспомнить, чем пахла, пока не стала пахнуть только больницей и лекарствами.

Он скривился.

Чепуха. Пылесборники. Кстати, я нашёл хорошего антиквара. Он даст за них приличную сумму. Нам нужны деньги на твоё лечение.

Он дотронулся до флакона в моей руке. И тогда я поняла. Ему нужно не только моё состояние. Он хотел стереть меня мою личность, моё прошлое.

Я опустила глаза, скрывая вспышку ненависти. Кивнула.

Хорошо. Продай, если нужно.

Его пальцы разжались. Он не ожидал такой покорности.

Вот и умница. Я же о тебе беспокоюсь.

Но я уже знала, что делать. Его самоуверенность станет моей ловушкой.

Через два дня пришёл нотариус. Немолодой, лысоватый мужчина с портфелем, от которого пахло нафталином и законом. Его звали Степан Олегович.

Серафим суетился вокруг меня.

Верочка совсем слаба, Степан Олегович. Но она понимает важность момента. Это всего лишь доверенность на управление делами, пока она больна.

Нотариус откашлялся и подал мне бумаги. Я взяла ручку. Рука, ещё недавно слабая, теперь была полна сил. Но я заставила её дрожать.

Я наклонилась над документом, вывела первую букву фамилии. И вдруг рука дёрнулась сильнее, будто в судороге. Жирная чернильная клякса расплылась именно там, где нужно.

Ой, простите пробормотала я. Рука не слушается.

Лицо Серафима окаменело.

Ничего страшного, выдавил он. Мы можем перепечатать.

Степан Олегович недовольно сжал губы.

У меня следующая встреча. Но в таком состоянии вы уверены, что ваша супруга осознаёт свои действия?

Это был первый удар по его плану.

Конечно, осознаёт! выкрикнул Серафим слишком громко. Это просто мышечная слабость.

Когда нотариус ушёл, маска заботы исчезла с лица мужа. Он схватил меня за плечо.

Что это было?