30й мая. 2025 год.

Сейчас я сидел в своей квартире на 45м этаже бизнесцентра «Омега» в Москве, глядя в огромные панорамные окна, откуда город расстилался, как река из расплавленного золота. Ниже, в шумных улицах, слышались крики машин, голоса прохожих, отголоски мечтаний и разбитых надежд. Внутри кабинета из темного дерева и хромированных деталей царила гнетущая тишина, наполненная ароматом успеха и давлением ответственности.

Я, Дмитрий Соколов, стоял у окна, руки в карманах, взгляд то в небо, то в асфальт. Всё, что я наблюдал, казалось моим личным поместьем: двадцать лет упорного труда, бессонные ночи, холодные расчёты и жёсткие решения. На счетах миллиарды рублей, бизнес в топе отрасли, квартира с видом на Спасскую башню как трофей. И рядом моя невеста Анастасия, идеальная внешне, но столь же пустая внутри.

Наши отношения не были любовью. Это была выставка: «Жизнь успешного человека». Идеальные фотографии в Инстаграме, светские рауты, бриллианты, дорогие подарки. Всё выглядело безупречно, но внутри царила глухая, пронзительная скука, будто я уже прожил всю жизнь и теперь просто повторяю её на автопилоте.

В тот момент, когда душа готова была сдаться, раздался звонок телефона не деловой, а личный, мелодия которого слышали лишь три человека на всей планете. На экране высветилось имя: Андрей Петрович Славин.

Я не слышал его голос пятнадцать лет, с тех пор как мы закончили школу и разошлись дорогами: кто к мечтам, кто к выживанию, а я к власти.

Алло? ответил я, пытаясь звучать ровно, будто этот звонок меня не удивил.

Дима! Это я, Славин! голос Андрея прорвался, как весенний ветер, живой и бодрый. Мы решили собрать выпускников! Двадцать лет, Дима! Приедешь?

Внутри меня зажглось не радостное, а тягостное чувство. Тоска по простому, по тем, кто знал меня не за бизнесрейтинги, а за то, как я плакал, когда умер мой пёс, и как говорил неправду учительнице, чтобы защитить лучшего друга.

Разговор длился десять минут. Оказалось, что тихая Аня теперь мама пятерых детей, живёт в Подмосковье и печёт такие торты, что соседи приезжают за сто километров. О Елене, нашей школьной любви, с печальными глазами и лёгкой хромотой, я услышал лишь: «Пропала, как в воду канула».

После звонка я впервые за долгое время ощутил желание увидеть их всех. Не ради статуса, а просто, чтобы вспомнить, кто я есть на самом деле.

Я решил взять с собой Анастасию, чтобы показать, какую «королеву» я завоёвывал. Эта мысль была мелкой, тщеславной, но искренней. Я улыбнулся и поехал к ней.

Такси мчалось по ночным проспектам, а я репетировал сцену: вход, объятия, её восхищённый крик, шелест платья, разговор о том, как она будет блистать на встрече, затмевая всех.

Но реальность не читает сценариев. Открыв дверь, я сразу увидел чужие кроссовки дешёвые, яркокрасные, размер сороктретий, бросанные, как мусор. Сердце сжалось от разочарования, а не от ревности.

Я прошёл дальше. Тишина. Слышался лишь низкий, удовлетворённый мужской смех из спальни, перемешанный с её лёгким, игривым смехом. Я толкнул дверь.

На шелковых простынях, которые я выбирал в Милане, Анастасия лежала в объятиях молодого человека с испуганным лицом.

Дима! вскрикнула она, натянув покрывало. Это не то, что ты думаешь! Он он меня заставил!

Я рассмеялся, но не злой, а как будто выдыхая боль и фарс. Ожидал крик, разбитую мебель, но услышал лишь холодный, кристальный покой.

Заставил? спросил я, глядя на дрожащего юношу. Пистолетом? Или пообещал не лайкать твоё селфи?

Я обвел взглядом комнату: разбросанная одежда, опрокинутый бокал, их растерянные лица. И сказал холодно, как приговор:

Всё. Конец. И не забудь: через три дня оплата за квартиру. Надеюсь, твой «герой» сможет её покрыть.

Я вышел, не оглядываясь. В лифте достал телефон и одним нажатием отключил привязанную к моему счёту карту Анастасии.

Машина уехала, но я не возвращался домой. Я просто ехал, куда не знал. Главное убежать от этой фальши, от боли, от ощущения, что всё, во что я верил, обман.

Я остановился у первого ресторана «Император», роскошного и пафосного, с швейцарским баром и ослепительным светом.

Виски. Двойной. И бутылку, крикнул я официанту, опустившись в угол зала.

Пил, не заказывая закуску, стакан за стаканом. Боль не исчезала, но становилась тупой, вязкой, как будто я превратился в статую собственного падения.

Через час я направился в туалет, а по пути свернул в служебный коридор. Там меня ждало «ад»: два молодосамодовольных официанта стояли у стены и смеялись над женщиной в синем халате с шёлковой платкой, сильно хромавшей, медленно и болезненно моющей пол.

Эй, черепаха, двигаешься! Иначе гости всё потопчут, пока ты тут свой «танец» калечишь! хохотал один.

Оставь её, видишь нога короче, баланс ищет! подхватил второй.

Внутри меня вспыхнула не ярость, а давно забытая справедливость, погребённая под слоями прагматизма и успеха. Я подошёл к ним в два шага.

Закройте рты, сказал я ледяным тоном. Ещё слово и завтра будете мыть полы на Киевском вокзале. Понятно?

Они побледнели, замерли, кивнули.

Я повернулся к женщине, которая пыталась поднять ведро дрожащими руками.

Дайте, помогу, сказал я.

Она подняла глаза. Серая, глубокая, уставшая, полная боли и стыда.

Елена?