Двадцать лет боли и разочарования: как бывшая семья мужа превратила мою жизнь в кошмар
Когда я в последний раз захлопнула дверь своей московской квартиры, мне казалось, что начинаю новую, светлую главу. Я улетала не просто в другой город, а в Санкт-Петербург чтобы стать женой. Не просто женой, а супругой уважаемого человека интеллигента, разведённого, зрелого, который ради меня оставил прошлую семью. Свадьба в Исаакиевском соборе, под шёпот северного ветра, казалась началом сказки. Зависть подруг, восхищение знакомых, приёмы в старинных особняках, фуршеты, фотографии в глянцевых журналах казалось, судьба наконец подарила мне то, о чём мечтает каждая. Но я и представить не могла, что всё это окажется позолотой, под которой скрываются годы унижений, предательства и ледяного одиночества.
Марк был старше меня на четверть века. Детей у нас не было мне уже под сорок, а он начал сдавать. Его взрослые дочери, почти мои ровесницы, Варвара и Полина, с первого дня смотрели на меня с презрением. В моих глазах они были наглыми, избалованными халуями. Они приходили в наш дом, уносили картины, фарфор, серебро. Никогда не спрашивали. Марк молчал. Молча позволял обчищать нас его новую семью. Он жил со мной, но продолжал платить алименты бывшей. Да, это было в договоре. Пока мы ютились в съёмной квартире, его экс-жена купалась в роскоши их общего дома и ежемесячных переводах с его пенсии. Я варила ему борщ, сидела у постели, когда он не мог подняться, а деньги уплывали в прошлое.
Когда он заболел, наша красивая жизнь рассыпалась. Не было ни курортов, ни поездок только таблетки, уколы и унижения. А после его смерти? Его дочери ворвались в наш дом и забрали всё, что сочли «семейным». Выломали дверь шкафа, унесли кресло, даже самовар. Я молчала. У меня не было сил бороться. Всё, что осталось его фамилия и крохотная квартирка в Люберцах, сданная в аренду. Только эти деньги и кормят меня, потому что в Питере я всего лишь одна из нищих, живущих в муниципальной однушке. Соцслужбы проверяют, не вру ли я, не скрываю ли доходы. Живу как под микроскопом, среди чужих глаз, в вечном холоде и чужом городе.
А когда приезжаю в Москву, в свою каморку, соседи смотрят на меня как на «питерскую аристократку», с лёгкой завистью. Никто не знает, что я приезжаю не отдыхать, а просто дышать. Здесь, в своём углу, я чувствую себя живой. Здесь меня не унижают, не обворовывают, не следят за каждым шагом. Здесь моя тишина. И как бы ни звонили подруги, завидуя моему «северному счастью», я знаю, каков Питер на самом деле не город белых ночей, а город ледяного одиночества.
У меня нет детей. Нет родни. Только приятельницы, которые заглядывают переночевать и воспользоваться бесплатной «культурной» крышей. Потом исчезают. Остаётся скайп, разговоры по городскому и пустота. Я живу на грани между двумя городами, двумя судьбами, двумя мирами. Иногда хочется бросить всё и вернуться насовсем. Но куда? К кому? Всё уже прожито, потеряно, предано. Осталось только одно терпение.
Может, судьба сжалится. Может, хоть на старости лет я поживу так, как мечтала. Пока просто держусь. Стиснув зубы. Как тот самый бродячий пёс у Достоевского. В Питере.
