26 февраля
«Жених всегда прав» – так говорила бабушка, но я сегодня впервые подумала, что вряд ли это касается нас. Андрей до сих пор называет её Катей по-фамилии. Невыносимо. Он думает, что я тихая, потому что боюсь его. Но знаете, он ошибается. Я не боюсь, я умываю руки по поводу того, как крушащаяся бутылка водки с Дня Святого Валентина стоит в холодильнике с третий день.
Андрей утверждает, что армянская розливная стала дешевле, но я точно помню, что вчера утром цена на неё в Северянской Лавке была выше, чем в прошлом месяце. Он же не беспокоится о таких деталях, потому что сегодня у меня по-настоящему важный день. Отец в белой куртке, как всегда, отчаянно накануне шить пару новых рукавов в мою юбку, потому что «молодожены должны быть одеты достойно».
Мама позавчера несколько раз меня поправляла, но вчера утром она сказала: «Ты стала похожей на отца. Глаза его узкие, как у тукачей с Волги, когда он обижен». Я сидела в ванной, пытаясь разгладить складки на белье из магазина «Ленские ТКАНИ», и не ответила. Мне неохота ругаться. Сегодня не днинь, и я чувствую, как мужская рука заметает мои следы на замерзшей земле.
Катерина Владимировна – моя подруга из той же конторы, которую мы должны были пригласить. Андрей не хочет. Он говорит, что она обижена, потому что когда он впервые увидел её, она назвала его «туземкой, что дерётся за папиросы в столовой». Я помню, что Катерина смеялась. Она считает, что я иду замуж за человека, который говорит «австралийцы» с армянским акцентом, а не за туземца.
«Лена, дочка, не махай народом!» – говорила мама. Но я не махнула. Скромность – это когда ты остаешься собой перед людьми, а не прячешься. Андрей вчера вечером подтвердил, что прав – Катерина тянет на кандидатуру, которая будет мне вредом. Он сказал «не верю в дружбу, которая выдерживает такой шаг», и поцеловал меня, оставляя след от лесной одежды в ткани моей души.
Сегодня утром свекровь посчитала гостей – их сорок пять. Одни из них – друзья Андрея по «Дружине Сбербанка». Я не узнала ни одной женщины. Мне стало тепло. Английская булочка, купленная вчера, съедена. Андрей сказал, что аромат шафрана – это что-то восточное, и я согласилась, потому что он устал. Его рука тянет меня вперед, как пружина старого будильника.
Регистратор спросил: «Готовы ли вы?» – и я ответила: «Да». Голос мой был похож на гонимого порывом ветра снег. Андрей накануне шептал: «У нас будет всё». Я не спросила, будет ли у нас вместе Катя.
На тостах сын свекрови (Народный мастер, как он сам себя называет) сказал, что я – «чистая как снег в морозилке». Гости смеялись. А мне было стыдно. Андрей обнял меня за плечи, и я почувствовала запах его куртки, пахнущей сушёным каробом.
Вечер. Я сижу за столом. Россторговля продала мне мысль, что счастье – это когда глаза не видят. Андрей подаёт мне кусочек торта, украшенного леденными дротиками. Я откусываю, и на языке остаётся твёрдость.
Мама поёт. Свекровь танцует. Андрей обнимает меня. «Ты моя, я – твой», – говорит он. Я не отвечаю. Возле туалета встречается Ирка – из нашей конторы. Она видит моё лицо и говорит: «Ты не счастлива?» – но я не могу ответить.
Ночь. Андрей спит. Я сижу у окна. С течением Волги несёт снежки. В мозгу настойчиво звучит Катин голос: «Когда в последний раз ты делала то, что хочешь?»
Сегодня я стала мадам Андреевна. Но штамп в паспорте не дал мне новые крылья.
Завтра буду сходить в Армянский магазин. Может, купить бутылку водки. Надо счищать налёт.
