Было тоскливое, промозглое утро. Дождь со снегом падал на улицы маленького городка в Архангельской области, оставляя грязные следы на пальто и зонтах. Небо низко нависло над землёй, серое и усталое, словно ему самому надоело существовать. Воздух был влажным, с привкусом железа, и каждый вдох давался с трудом — будто кто-то сжимал горло.
Иван протиснулся в переполненный автобус на главной площади. Теснота, сумки, запах мокрой собачьей шерсти и вчерашних щей. Люди стояли плечом к плечу, но каждый был словно в своём мире — уткнувшись в телефоны или в собственные мысли. Он ехал на собеседование в строительную контору. Пятый раз за месяц. После каждого — пустота в трубке, холодное «мы вам перезвоним» и ожидание, растянувшееся в недели. К пятидесяти годам это уже не борьба, а последние попытки человека, которого жизнь прижала к земле, но он всё ещё цепляется за воздух.
Он вцепился в поручень, сгорбившись. Автобус подпрыгивал на колдобинах, каждый толчок отдавался в пояснице, будто сама судьба била по спине. Пахло махоркой, сыростью и чем-то прокисшим. Кто-то кашлял за спиной, чей-то рюкзак больно упирался в бок.
И вдруг — голос, хриплый, но твёрдый:
— Подвинутся, добры люди. Старику место надо.
Никто не пошевелился. Кто-то глубже уткнулся в телефон, кто-то сделал вид, что не расслышал. Голос повторил, уже с усталым раздражением:
— У него палка. Стоять ему трудно.
Иван обернулся. Старик, худой, как сучок после зимы, в потёртом ватнике, с палкой в одной руке, с трудом переступал порог. На шапке таял снег, оставляя мокрые следы. Кто-то нехотя посторонился, и старик, шаркая, встал рядом. От него пахло лекарствами, мятой и чем-то древним, как пыльные страницы старых книг. В руках — потрёпанная тетрадка с загнутыми уголками.
— Спасибо, — пробормотал старик, будто ни к кому конкретно не обращаясь. — В больницу еду. К невропатологу. Память подводит, старость.
— Бывает, — кивнул Иван, не зная, что добавить.
Старик прищурился, разглядывая его:
— А ты куда? На работу?
— На собеседование.
— Это хорошо. Значит, ещё не сдался.
Иван горько усмехнулся.
— Не до сдачи — выживать надо.
Старик замолчал, глядя в пол.
— Я в молодости кровь сдавал. За деньги, семью кормить. Потом узнал, что группа редкая. Меня вызывали чуть ли не каждый месяц. Как-то раз ребёнка спасли. Не знал его, просто сказали — нужно. И я пошёл.
Иван кивнул.
— Хорошо, когда есть ради кого.
— Нет, — покачал головой старик. — Хорошо, когда ты нужен. Не по крови. Просто так. Иначе зачем всё?
Он упёрся палкой в пол, будто стараясь не упасть, потом взглянул на Ивана с какой-то тихой, потускневшей теплотой.
— Ты на моего сына похож, — сказал вдруг. — Только он теперь далеко. В Германии. Зовёт к себе, а я не еду. Зачем? Я тут нужен.
Иван отвернулся к окну. Мимо проплывали облупленные дома, покосившиеся заборы, люди в куртках на остановках.
— А ты, — продолжил старик, — себя не теряй. Главное — себе не врать. Начнёшь врать — и нет тебя. Ходишь, дышишь, работаешь. А внутри — пустота.
Иван опустил взгляд. Хотел ответить, но слова застряли в горле. Старик смотрел в окно.
Они проехали ещё несколько остановок в молчании. Потом старик повернулся:
— Мне выходить. Держи.
Он протянул Ивану клочок бумаги.
— Что это?
— Запись к врачу. К невропатологу. Моя. Мне уже не надо.
— Почему?
— Потому что я вспомнил. Всё, что хотел.
Он вышел, опираясь на палку. Автобус захлопнул двери и тронулся.
Иван разглядывал бумажку. Потрёпанную, серую. На ней было написано: «Смирнов П.В. — 11:00». Без адреса, без телефона. Только время.
Он доехал до своей остановки. Вышел. Постоял под козырьком, глядя на снег. Лицо его было растерянным, будто он забыл, куда шёл.
А потом развернулся и пошёл назад. Не на собеседование. Не домой. Просто вперёд — мимо людей, фонарей, витрин. С бумажкой в кармане.
Он не знал, куда идёт. Но впервые за долгие годы почувствовал, что ещё жив. Не сломан. Не стёртый. Живой.
