Горькая исповедь: Я люблю сноху сильнее, чем родного сына!
Меня зовут Марина Соколова, и живу я в тихом городке Торжок, где золотые купола церквей сверкают среди вековых лип. Хочется выговориться, выплеснуть то, что годами копилось внутри, но не могу — стыдно признаться даже себе. Возможно, если напишу, станет легче. Это звучит безумно, но с каждым днём я всё больше привязываюсь к снохе и всё сильнее ненавижу сына. Он, вроде бы, не плохой муж, но одно его присутствие рядом с Аней вызывает во мне ярость.
Все изменилось, когда родился внук Саша. Мой сын, Дмитрий, тогда был в командировке в Казани, и именно мне довелось первой взять малыша на руки, ухаживать за Аней в первые дни после роддома. Она была такой хрупкой, растерянной, а я вдруг почувствовала себя нужной, словно вернулась в молодость. Мы с ней и малышом стали одной семьёй — тихий, уютный мир, где я снова обрела смысл. Но когда Дмитрий вернулся, моё сердце сжалось от гнева. Всё, что было между нами, рассыпалось. Я смотрела, как он обнимает Аню, целует её и сына, и внутри потемнело — хотелось крикнуть, чтобы он ушёл.
Я не могла выносить его дома. Чтобы он реже появлялся, я придумывала дела: «Съезди на рынок, купи творог, только свежий», «Отнеси в мастерскую чайник», «Найди те самые ползунки, другие не бери». Цеплялась за любую мелочь, лишь бы он поскорее уехал. И даже сейчас, когда он утром уходит на работу, я выдыхаю с облегчением — будто в доме снова становится светло. В эти минуты я готовлю Ане её любимые сырники с вареньем и жду, когда она выйдет с Сашенькой на руках. Они — как картина: мать и дитя, нежные, светлые, словно сошедшие со старинной иконы.
После смерти мужа прошло шесть лет. Я уже на пенсии, и вся моя жизнь теперь — для них, для Ани и внука. Они стали моей вселенной. Я перестала ходить к подругам, отказалась от посиделок с соседками — зачем, если можно гулять с Аней в парке, болтать о чём угодно, пока Саша спит в коляске? Дома я с радостью беру на себя все хлопоты: готовлю, убираю, стираю — лишь бы она отдохнула. Её улыбка для меня дороже всего на свете.
Но вечером, когда Дмитрий переступает порог, всё внутри закипает. Он — вылитый отец, которого я ненавидела. Тот же голос, те же жесты, даже смех — как нож по сердцу. Когда он обнимает Аню, шепчет ей что-то, я отворачиваюсь, чтобы не выдать своих чувств. Иногда кажется, что ещё чуть-чуть — и я закричу: «Отойди от неё!»
Пожелав им спокойной ночи, я ухожу в свою комнату. Лежу, но сон не идёт. Прислушиваюсь к каждому шороху за стеной, пытаюсь угадать, о чём они говорят. Это мучительно, но мысль, что утром я снова увижу Аню, успокаивает. Раньше я не знала таких чувств. Что со мной?
Иногда спрашиваю себя: почему так? Почему сын, которого я растила, стал мне чужим, а сноха — роднее крови? Может, в ней я вижу ту дочь, которой у меня не было? А в нём — прошлое, от которого бежала?
Эти мысли гложут меня. Днём я растворяюсь в заботах, а ночью лежу без сна, раздираемая противоречиями. Не могу признаться никому — сочтут сумасшедшей. Но если не скажу, сердце разорвётся. Аня — мой свет, моя отрада, а Дмитрий — лишь тень, заслоняющая её. Как жить с этим? Как примирить эту странную любовь и ненависть? Это мой крест, и нести его придётся одной.
