— Марфа, у меня печальные вести, — с тяжёлым вздохом начал Иван, подбирая слова, будто боялся их обронить. — С матушкой совсем плохо. Восемьдесят пять лет — не шутки! Ей теперь нужен постоянный присмотр, одной не справиться.
— Ох, Иван, я давно чувствовала, что так будет, — устало покачала головой Марфа, глядя в окно на заснеженные улицы Екатеринбурга. — Ты с братом говорил? Надо нанять сиделку, иначе не выйдет.
— Да, с Фёдором утром беседовал, — кивнул Иван, потирая виски. — Но сиделка — дорого. Да и страшно пускать к матери чужого человека. Ей нужен кто-то родной.
— То есть ты предлагаешь, чтобы мы за ней по очереди ухаживали? — нахмурилась Марфа. — А как же Зоя, жена Фёдора? Она согласится? Она ведь такая… изысканная, вряд ли ей захочется возиться с больной старухой.
— Нет, Зою Фёдор решил не беспокоить, — отмахнулся Иван. — Она слишком впечатлительная, не вынесет вида мамы. Мы с ним посоветовались и решили… что тебе лучше уволиться и взять уход на себя.
У Марфы перехватило дыхание. Она замерла, будто время вокруг остановилось. Она работала в библиотеке, до пенсии оставалось всего ничего, и мысль бросить всё ради свекрови казалась ей кошмаром.
— Иван, дай мне подумать, — выдавила она, пряча дрожь в голосе. — Если я уволюсь, потеряю стаж, зарплату, пенсию. Это не пустяки!
— Марфа, я тебя обеспечу, — твёрдо сказал Иван. — Мы с Фёдором всё обсудили. Ты — лучший вариант. Мать чужих не потерпит, ты же знаешь её нрав.
— Иван, у меня самой здоровье не ахти! — возразила Марфа, чувствуя, как в груди закипает обида. — Я жду пенсии, чтобы хоть немного пожить для себя. Уход за старухой — каторжный труд! А вы с Фёдором даже не спросили моего мнения, будто так и надо. Как я одна справлюсь с Анной Игнатьевной?
— Справимся, Марфа, — устало промолвил Иван, но в голосе его не было уверенности. — Я и Фёдор будем помогать. И не забывай: мы живём в квартире, что мать нам подарила. Пора и тебе проявить благодарность.
Действительно, Анна Игнатьевна подарила Ивану эту квартиру ещё на свадьбу. Жильё было записано только на него, но свекровь не упускала случая напомнить Марфе, что та «примазалась» к их роду. «Повезло тебе, Марфушка, в нашу семью выйти! У тебя-то ни кола ни двора, родители из глухого села. Если б не Иван, так бы и гнила в своей избе», — любила приговаривать Анна Игнатьевна, глядя на невестку с плохо скрытой брезгливостью.
Все родные Ивана относились к Марфе прохладно. Она казалась им слишком простой, без амбиций, не их круга. А вот Зоя, жена Фёдора, была любимицей свекрови. Та говорила с ней ласково, дарила дорогие безделушки и шептала комплименты.
На праздники Зое доставались золотые серёжки, а Марфе — дешёвая помада из ларька. Зое — шёлковый платок, а Марфе — стопка старых газет. Марфа просила не дарить ей ничего, но Анна Игнатьевна была непреклонна, всякий раз подчёркивая разницу между ними.
Когда Марфа жаловалась Ивану, он лишь отмахивался: «Брось, Марфа, мать от чистого сердца даёт, не придирайся».
С внуками свекровь тоже была несправедлива. Она души не чаяла в сыне Фёдора и Зои — Стёпке — и едва замечала Настю, дочь Марфы и Ивана. Даже теперь, когда Настя уехала учиться в Москву, она редко звонила, будто стыдилась своих корней.
Марфа не поддалась на уговоры сразу. Взяла на работе отпуск на месяц, чтобы попробовать ухаживать за свекровью, и твёрдо сказала Ивану:
— Месяц я присмотрю за Анной Игнатьевной. Потом решим, как быть дальше. Несправедливо сваливать всё на меня одну.
— Ладно, Марфа, месяц так месяц, — согласился Иван. — Но учти: мать в своей квартире одну оставлять нельзя. Перевезём её к нам.
— Хорошо, — тяжело вздохнула Марфа. — Но только на месяц, Иван. Не вздумай передумать.
На следующий день Анна Игнатьевна уже лежала в их доме. Почти не двигалась, дни проводила в постели. В комнатах запахло лекарствами, воздух стал тяжёлым от безнадёжности.
Иван тревожился и непрестанно командовал Марфой:
— Подложи маме подушку, ей неудобно!
— Приготовь ужин да покорми её, сама не сможет!
— Проследи, чтобы мать таблетки выпила. Теперь ты за неё в ответе!
Марфа старалась изо всех сил, но годы брали своё. Ухаживать за капризной свекровью было непосильно. Та словно назло мучила невестку: то суп прольёт, то лекарства спрячет, то на жару, то на холод жалуется.
Через неделю нагрянули Фёдор с Зоей. Осмотрели квартиру свысока, будто проверяя, достойна ли она Анны Игнатьевны, а Марфу и вовсе не замечали. Фёдор наклонился к матери и спросил:
— Мам, как ты тут? Марфа тебя не обижает? Если что — скажи сразу.
— Ох, сынок, — слабым голосом прошептала свекровь, — кому нужна старая развалина? Марфа смотрит на меня, как на обузу. Ухаживает спустя рукава. Вчера хотела борща, а она мне вчерашние щи греть собралась!
Марфа, услышав это с кухни, не выдержала:
— Анна Игнатьевна, борщ завтра сварю. Зачем лишнее готовить, если портится?
Зоя тут же всплеснула руками:
— Как можно так! Почему не варишь свежее каждый день? Это же для здоровья! Ты сейчас не работаешь, чего тебе мешает?
— Зоя, у меня и без того дел по горло, — сквозь зубы ответила Марфа. — Я и убираю, и готовлю, и за Анной Игнатьевной слежу. Когда твоя очередь придёт — делай, как знаешь. Может, у тебя лучше получится.
— Я не могу! — сразу сникла Зоя. — У меня работа, я в уходе ничего не смыслю!
Фёдор с Зоей ещё немного посидели у постели свекрови и уехали, не предложив помощи. Марфа и не ждала её. Но больше всего её ранило равнодушие Ивана. На просьбы помочь он отмахивался:
Прошло ещё несколько дней, и Марфа, собрав вещи, навсегда ушла из этого дома, оставив Ивана наедине с его «благодарностью» и совестью.
