Матильда из коммуналки, или как кошка согрела душу старика
— Семён, взгляни-ка, она опять там… — голос Анны дрожал, словно в нём сквозила не просто тревога, а какая-то старая, затаённая боль. Она прижалась лбом к холодному стеклу, вглядываясь в засыпанный снегом двор панельной пятиэтажки где-то на окраине Екатеринбурга. — Уже третий день не шелохнётся. Даже хвостом не машет…
— Может, околела? — буркнул Семёныч, не отрывая глаз от телевизора, где с хрипотцой комментировали хоккейный матч.
— Да что ты такое говоришь! — Анна резко повернулась к мужу. — Живая. Глаза открыты, только смотрит… будто сквозь всё. Как будто не здесь.
— Старая, значит. Ей и смерть не страшна. Сама себе могилку под нашей рябиной нашла.
— Нет, Семён. Это та самая кошка. Из третьего подъезда. Помнишь, у Марфы Степановны вчера похороны были? А эти… дети её — квартиру под себя забрали, а кошку — за порог. Вышвырнули, как ненужный хлам. Сама видела — сидит у двери, ждёт…
Семёныч сморщил лоб. Марфу Степановну он помнил хорошо — тихая старушка, с которой когда-то здоровался у подъезда. Вон те скамейки у детской площадки — это её сын когда-то мужиков собрал, поставили. А теперь… внуки раз в год навещают, да и то не факт.
— Вчера выкинули, говоришь? — пробурчал он. — И что, забрать с собой не могли?
— Какие там, Семён! Им бы только метры побольше. Всё остальное — хоть кошку, хоть память — на помойку.
Она резко развернулась, натянула валенки и вышла. Через десять минут вернулась, прижимая к груди серую кошку — худую, но живую. Та даже не сопротивлялась, будто уже давно всё решила.
— Ругай, не ругай, а и не могла я по-другому! — выпалила Анна с порога и опустила несчастную на половичок.
Кошка — простая дворовая Мурка, не молодая, с потухшим взглядом — словно жизнь из неё вытянули по капле. Улеглась у двери и замерла.
Семёныч промолчал. Даже не взглянул. Но Анна не сдалась: на кухне подогрела бульон, мелко накрошила туда курятины.
Утром миска была чиста.
— Вот и молодец! Значит, жить хочешь. Хозяйка, конечно, ждёт… но не сейчас, ладно?
Однако кошка не спешила оживать. Неделю, вторую — всё лежала у двери, лишь глазами провожая их. Ела ночью, спала днём. Не мяукала.
Семёныч злился.
— Всю дорогу заняла! — ворчал он. — Да что ей, других мест мало?!
Однажды даже задел её сумкой.
— Да чтоб тебя! Уйди! — рявкнул он, но Мурка лишь посмотрела… без злости, но так, словно он — пустое место. Да и весь мир тоже.
После этого она перебралась в комнату. Лежала у стены — тихо, беззвучно, будто её и нет.
— Да разве это кошка? — не унимался Семёныч. — Тень. Покойница ходячая.
— Совести у тебя нет! — вспыхнула Анна. — Она хозяйку ждёт. Сколько лет вместе прожили… А ты вот попробуй, когда будешь доживать, а вокруг только стены да чужие разговоры… Хорошо, если хоть кто-то просто руку на плечо положит.
Семёныч вдруг замолчал. Сердце сжалось. Правда ведь… Не зря говорят — по тому, как к животным относишься, и люди к тебе относятся. Перестал ворчать. Даже в магазин зашёл, купил корм. Впервые за всю жизнь.
А потом случилось чудо.
Анна вернулась от внучки — помогала с уроками. Услышала — муж что-то бормочет. Не по телефону, не телевизору. Зашла — а Семёныч сидит в кресле, а рядом… теперь уже Матильда, как он её назвал, — на подлокотнике, смотрит ему прямо в глаза.
— Жизнь… она и ломает, и лечит. Главное — до рассвета дотянуть. Да чтобы хоть кто-то рядом был. Хоть кот, — говорил он, будто на исповеди.
— И что, понимает она тебя? — усмехнулась Анна, пряча слёзы.
— Ещё как. Правда, Матильда?
— Мрр, — отозвалась кошка твёрдо.
Анна рассмеялась — впервые за много месяцев.
— Ладно, мудрец, сходи за мукой. Блинов напеку. Хочешь?
Семёныч не ответил. Погладил Матильду по голове и вышел. А она проводила его взглядом. Тёплым. Почти человеческим.
Через час он вернулся не только с мукой… но и с новым кормом.
— Слышала? Мужики у гаража в дурака гоняют. Пойду гляну.
— Да тебе ли в такие игры? — засмеялась Анна.
— Я не тебе. Матильде. Мы с ней пойдём.
Анна выглянула в окно — по двору шагали двое. Старик и кошка. Он говорил, она слушала. Тихая парочка. Почти семья.
