Придуманная любовь сломала меня. Теперь я не понимаю, как дышать дальше.
Всё разлетелось в прах…
Иногда, закрывая глаза, я снова там — в школьных стенах Нижнего Новгорода. Считала дни до последнего звонка, мечтая сбежать в Питер — не просто так, а к нему, к Дмитрию, который уехал раньше, поступив в мединститут. Мы были парой с десятого класса. Тогда всё казалось ясным, как весеннее небо, и нерушимым, как гранит.
Когда и я сдала ЕГЭ и переехала, мы сразу поселились вместе. Наша крохотная комнатка в общаге стала крепостью. Готовили макароны на общей кухне, зубрили конспекты до утра, считали каждую копейку. Иногда ложились спать с урчащим животом — но мне было достаточно одного: его дыхания рядом. Я верила, что это навсегда. А он шептал в темноте, что я — его судьба, его путеводная звезда.
Шли годы, и планы росли. Обсуждали свадьбу, детей, квартиру. Я тайком рассматривала журналы с фатами и кольцами, представляла, как будет: белое платье, алые розы, мамины слезы. Наши семьи уже считали нас семьёй — мы были вместе пять лет, сросшиеся, как корни старых деревьев.
А потом мир рассыпался.
В тот день Дима корпел над учебниками, а новая подруга Арина позвала меня на дачу под Псков — на юбилей её дяди, Артёма. Ей 39, он — владелец сети ресторанов, живёт в Германии, привёз шампанское. Я согласилась, думая о паре дней отдыха. Не знала, что это начало конца.
Артём гипнотизировал. Рассказывал про яхты в Монако, про сделки в семь нулей. Когда он спросил про парня, я вдруг солгала: «Расстались». Его пальцы обвили мой стакан, как удав. Так началась наша игра. Думала — мимолётный роман. Но я утонула в нём. Он предложил Берлин. Я кивнула. Даже не попрощалась с Димой. Оставила записку: «Прости. Мы разные».
В Германии я бросила институт. Работала официанткой, мыла полы — лишь бы быть рядом. Он требовал совершенства. Завтрак в 7:03. Платье — только шёлк. Если я поправлялась на килограмм — ледяной взгляд. Если спорила — крик, а однажды — запертая дверь спальни: «Выйдешь, когда влезешь в это!» После бурь приходили дни солнца — он дарил украшения, целовал пальцы. Я верила, что это любовь. Теперь знаю: это был яд.
На 42-летие он заявил: «Хочу сына. Назовём Глебом». Но тесты упрямо молчали. Когда я предложила клинику, он разбил зеркало. Наутро мой чемодан стоял у двери. «Ты — пустота», — бросил он.
Я вернулась в Россию. Работала в аптеке, ухаживала за бабушкой после инфаркта. Думала — дно близко. Но однажды меня скрутила боль. Врач в белом халате оказался… Дима. Не моргнув, он назначил анализы. Потом случайно обронил: «Жена — хирург. Сын — пошёл в первый класс». В груди заныло — не от ревности, а от стыда. Я потянулась к нему. Он отстранился: «Ты — пациент. У меня другая жизнь».
Так сгорел последний мостик. Но главный удар ждал впереди: «Вы не сможете иметь детей».
Теперь у меня нет ничего: ни любви, ни будущего, ни даже надежды. А когда-то мне хотелось просто маленькой кухни сНо однажды, гуляя вдоль заснеженной набережной, я вдруг осознала, что счастье — это не прошлое, не будущее, а просто тихий вечер, где я могу дышать свободно.
