Он ведёт себя отвратительно, выливая на меня свою деревенскую злобу, но бросить его у меня не хватает духу!
Когда мой брак распался, мне казалось, что небо обрушилось на землю. Развод стал для меня настоящим крушением — я думала, что никогда не оправлюсь от этой боли.
Единственным спасением стала работа. Я вцепилась в неё, как утопающий в соломинку. Родные, друзья, сослуживцы — все пытались помочь, хотя мои родители, кажется, страдали ещё сильнее, глядя на мои муки. Год за годом я понемногу приходила в себя, возвращаясь к той самой себе — той, что была до всего этого ада.
И тогда в мою жизнь ворвался Иван. Из-за него я потеряла почти всех, кто мне был дорог, и теперь стою у чёртовой развилки, не зная, как вырваться из этого плена. Не скажу, что без ума влюбилась — нет, до этого не дошло. Но мне нравилось его общество: мы бродили по тихим улочкам нашего провинциального городка на Каме, он казался таким искренним, непритязательным. Приятно было звать его в гости — то кран починит, то в моей потрёпанной «Ладе» поковыряется, о которой я и гвоздя от колеса не различала, а я тем временем стряпала ужин, и мы болтали о всякой всячине.
Может, я себе вру, но постепенно пустила его в свою жизнь. Он перебрался в мою квартирку в Нижнем Новгороде, и с тех пор всё покатилось под откос. Бесило, что он вечно без дела — то его выгоняют, то он сам уходит, брюзжа на начальников. Его собутыльники, опустившиеся и наглые, таскали его по кабакам, а он раскошеливался на выпивку, хотя сам жил в долг, как сыч в дупле.
Жить с ним стало невыносимо.
Иван таскал в дом каких-то сомнительных личностей — без предупреждения, не спрашивая, хочу ли я их видеть. Ему было плевать, устала ли я после смены, есть ли у меня силы готовить на всю эту ораву или хотя бы самовар поставить. Из-за его «друзей» мои настоящие близкие — те, кто поддерживал меня в самые тёмные времена — потихоньку отвернулись. А если кто и заглядывал, Иван вёл себя как последний грубиян. Даже наедине он умудрялся испортить всё: язвил, подкалывал, срывал на мне свои давние обиды.
Он твердил, что жизнь его не удалась: родился в глухой деревне под Пензой, отучился в ПТУ, но бросил, так и не получив бумажки. И всё это вымещал на мне — смотрел исподлобья, будто я ему должна, выпрашивал деньги на «Беломор», хотя сам не зарабатывал и рубля. Близкие только и твердили: «Люба, он тебя использует, выкинь его!» А я упрямо твердила, что они не правы. Хотя в душе понимала: это я себе вру. Но признаться в этом было слишком горько.
И вот что странно: порой мне кажется, что это я его использую. Да, он невыносим, но без него страшно остаться одной. В 45 лет выбор не велик — кому нужна разведёнка с израненной душой? Не хочу, как старая дева, чахнуть в тишине пустых комнат. Потому терплю. Терплю его выходки, его вечное нытьё, перегар, разит которым за версту. Хорошо хоть, в запое он не буйный — завалится на диван и храпит, давая мне передышку.
Почему я не ухожу?
Каждый день спрашиваю себя: что держит меня рядом с ним? Любовь? Нет, её и не было. Страх? Да, наверное. Боязнь одиночества, страх, что больше никто не постучится в мою дверь. Иван — как камень на шее, но почему-то кажется, что без него я утону. Вижу, как он вымещает свои комплексы: то орёт, что все вокруг сволочи, то бурчит, что я слишком «городская» для него. А я молчу. Молчу и варю ему борщ, хотя внутри кипит от злобы и бессилия.
Родители давно не звонят — устали твердить одно и то же. Друзья растворились, будто их и не было. Осталась лишь я — и он. Иногда смотрю на него, спящего, и думаю: «Любка, неужели это твой удел?» Но потом гоню эти мысли прочь. В конце концов, он руки не распускает, не ревёт по ночам — могло быть и хуже, а?
Скажите, а вы бы на моём месте остались одни? Смогли бы в мои годы начать с чистого листа? Не знаю ответа. Пока живу, как могу — с ним, с его деревенской озлобленностью и моей тихой тоской. Может, однажды соберусь с духом и уйду. А может, так и сгнию — заложницей своих страхов и его мерзкого нрава. Время рассудит.
