*Запись из дневника*
Он ведёт себя как последний скот, выплёскивает на меня свои провинциальные тараканы, а я… не могу с ним расстаться.
Когда развалился мой брак, мир рухнул. Развод с Дмитрием — будто топором по живой. Думала, не оправлюсь никогда.
Спасла только работа — вцепилась в неё, как в спасительную соломинку. Родные, друзья, сослуживцы — все пытались поддержать, хоть родители, кажется, мучились ещё больше моего. Года через два потихоньку ожила — снова стала почти той самой Надеждой, что была до всего этого ада.
А потом появился Алексей. Из-за него я потеряла всех, кто мне дорог, и теперь застряла в этой яме без выхода. Не скажу, что безумно любила — нет. Но было приятно: гуляли по набережной в нашём уголке под Казанью, казался простым, душевным. Любил забежать ко мне — чинил сломанный холодильник, копался в моей «Ладе», а я варила борщ, болтали о пустяках.
Может, я просто искала оправдания, но в итоге пустила его в свою жизнь. Он перебрался в мою квартиру в Нижнем Новгороде — и всё полетело в тартарары. Бесило, что вечно без работы — то уволят, то сам уйдёт, ноет про «дурака-начальника». Его собутыльники, откровенный сброд, таскали его по кабакам, а он спускал на них последние деньги, хотя сам еле сводил концы.
Жить с ним стало невыносимо. Таскал домой каких-то подозрительных типов — без спроса, не думая, хочу ли я их видеть. Плевать ему было, что я после смены валюсь с ног — всё равно требовал накормить всю эту шантрапу. Из-за его «гостей» мои настоящие друзья — те, кто тянул меня со дна, — отвернулись один за другим. Если кто и заходил, Алексей мгновенно превращался в хама — хамил, язвил, вываливал на людей своё ничтожество.
Вечно ныл, что жизнь не удалась: родился в глухомани под Псковом, в училище бросил, ни черта не добился. А злость вымещал на мне — смотрел, будто я ему должна, клянчил на сигареты, хотя сам не зарабатывал ни рубля. Близкие твердили: «Надя, он тебя использует, вышвырни его!» А я упрямилась, будто они не понимают. Хотя внутри знала — они правы. Но признаться в этом было слишком стыдно.
А порой думаю: может, это я его использую? Да, невыносим, но без него боюсь остаться одна. В 45 лет выбор небогат — кому нужна разведёнка с потрёпанной душой? Не хочу, как старая кошка, чахнуть в пустой однушке. Вот и терплю. Его выходки, вечное нытьё, перегар. Хорошо хоть пьяным не буянит — завалится на диван, и можно хоть немного отдышаться.
Почему не уйду? Каждый день спрашиваю. Любовь? Давно нет. Страх? Да. Одиночества, что больше никто не постучится. Алексей — как гиря на шее, но гиря эта стала единственной опорой. Вижу, как он злится на весь мир: то орёт, что все вокруг — «зажравшиеся столичные», то бурчит, что я «слишком модная» для его деревни. А я молчу. Молчу и режу ему хлеб, хоть внутри всё сжимается от ярости.
Родители давно не звонят — устали повторять. Друзья исчезли. Осталась только я — и он. Иногда гляжу на него, спящего, и думаю: «Неужели это всё, на что ты способна?» Но тут же гоню мысли прочь. Ведь не бьёт, не орет ночами — могло быть хуже, правда?
А вы бы смогли начать всё сначала в моём возрасте? Не знаю. Живу, как могу — с его злобой, со своим страхом. Может, однажды решусь. А может, так и сгнию в этой клетке.
*Вывод: страшнее одиночества — потерять себя. Но осознать это — ещё не значит найти силы вырваться.*
