Ушки Стасеньки: история наследства и стойкости

Когда моя двоюродная сестра Татьяна впервые увидела свою новорожденную дочь, она расплакалась. Акушерка в роддоме маленького городка под Пермью решила, что это слезы счастья, и Таня, вытирая щеки, кивала: «Конечно, от радости!» Но позже, в тишине палаты, она призналась мужу Виктору:

— Первое, что я заметила — ее большие уши. Подумала, как же ей будет нелегко… и не удержалась.

Виктор рассмеялся, но в душе согласился: дочке не повезло. Она унаследовала их от прадеда, Николая Семёновича, человека уважаемого, но с ушами, над которыми подшучивали все. «Коля, с такими-то локаторами тебя в разведку брать!» — дразнили приятели. Когда маленький Витя впервые увидел мультфильм про Чебурашку, он радостно закричал:

— Дедуля, ты вылитый Чебурашка, такой же милый!

Так Николая Семёновича и прозвали Чубурашкой. Уши у него и правда запоминались, но ни одному из его пятерых сыновей, двенадцати внуков и семи правнуков они не передались. И вот — Таня родила девочку, первую в роду, и именно ей достались эти «локаторы». Свекровь пыталась утешить невестку:

— Не переживай, сейчас врачи умеют всё исправить!

Девочку назвали Ольгой. В нашей семье уже было несколько Оль — в честь бабушки, которую все любили. Чтобы не путать, их звали по-разному: Оля, Олюша, Оленька. Эту малышку ласково прозвали Олечкой.

Олечка росла смышленой, бойкой. Она рано начала говорить — чётко, без детских «ля-ля» и «ням-ням». Ей было три, когда я встретила их с Таней на центральной площади. Прощаясь, я сказала:

— Олечка, пока!

Она посмотрела на меня большими глазами и серьёзно ответила:

— До свидания, тётя Маша.

В садике один мальчик, увидев её, закричал:

— Мам, смотри, ушастик!

Оля, нисколько не смутившись, поправила:

— Я не ушастик, я — Чубурашка!

Слово она произносила с «б» вместо «в», ведь дома все называли её так. Вскоре весь сад, а потом и школа, куда перешла их группа, звали её Маленькой Чубурашкой — в память о прадеде.

Таня пыталась прикрывать уши дочки волосами, но Оля требовала косичек. На мамины осторожные слова: «Но ушки будут видны», она гордо отвечала:

— Пусть! Это моя изюминка!

Таня только диву давалась: откуда в ребёнке такая уверенность? А наш дядя Сергей, глядя на неё, говорил:

— Эта девчонка ещё всех нас удивит!

Когда взрослые поправляли детей, объясняя, что правильно «Чебурашка», Оля отвечала:

— Вам не нравится, как я говорю, а не то, как я выгляжу?

В девять лет жизнь Олечки изменилась: отец ушёл из семьи. Виктор ушёл грязно — со скандалами, дележкой имущества и угрозами. Он забрал все сбережения, включая деньги на операцию для дочки:

— Мне надо начинать новую жизнь!

Он вычеркнул из неё не только Таню, но и дочь. Татьяна рыдала днями, пыталась вернуть хоть что-то, но Виктор пригрозил:

— У меня есть квартира и работа. А у тебя? Зарплата библиотекаря и съёмная комната? Суд отдаст ребёнка мне.

Олечка, обнимая мать, твердила:

— Мам, нам его деньги не нужны! Пусть уходит!

Таня, сдерживая слёзы, шептала:

— Доченька, ты растешь, ушки ещё можно исправить… А потом что?

Однажды вечером в доме родителей Тани, где они теперь жили, раздался звонок. Это был Николай Семёнович. Оля отказалась выходить, и Таня даже рассердилась. Но прадед остановил её:

— Я сам поговорю с ней.

О чём они беседовали, Таня так и не узнала, но разговор был долгим. Уходя, Николай Семёнович вручил ей конверт:

— Тут карта. Хватит на операцию и на жизнь. Пин-код внутри, потом сменишь. Буду переводить деньги вместо алиментов. Прости, что мой внук оказался такой сволочью. — Он вдруг усмехнулся: — Я им ещё покажу, каков Чубурашка в гневе!

Когда Таня предложила дочке операцию, та упрямо отказалась:

— Не хочу! Я похожа на прадеда, и это моя гордость. Пусть любят меня за сердце, а не за уши!

Прошли годы. Оле исполнилось 23. Несмотря на страхи матери, поклонников у неё всегда было много. Год назад появился Денис — единственный, кто затмил всех.

Семья Виктора вычеркнула Олю из своей жизни. Даже бабушка, его мать, ни разу не позвонила внучке. Единственным, кто оставался рядом, был прадед. Как и обещал, он переводил деньги и звал на праздники. Она не приходила, предпочитая поздравлять его по телефону, а потом они встречались в городе — сначала в кафе, позже в ресторанах.

Николай Семёнович не дожил до 90-летия всего месяц. Похороны были пышными — он был известным человеком. Через несколько дней нотариус собрал семью для оглашения завещания. Никто не знал о его существовании, и появление Оли в конторе шокировало родню.

Завещание огорошило всех. Каждому Николай Семёнович оставил по 100 тысяч рублей — «на бублики», как он написал. Всё остальное — дома, квартиры, акции — досталось Оле. Родственники остолбенели. Один из двоюродных дядь не выдержал:

— Да он рехнулся! Надо оспаривать!

Нотариус спокойно ответил:

— Николай Семёнович был в здравом уме. Все документы в порядке. А для вас, Ольга Викторовна, есть письмо.

Оля взяла конверт, поблагодарила и вышла, не глядя на злобные взгляды. На площади она села у фонтана и развернула письмо.

«Моя дорогая Чубурашка, — писал прадед, — ты единственная, кто похож на меня не только ушами, но и характером. Я помню наш уговор и выполнил его…»

Письмо было на трёх страницах. Оля читала, смахивая слёзы. В конце стояло:

«Чубурашка, я освобождаю тебя от обещания. Делай с ушами, что захочешь».

Она улыбнулась, глядя в небо, будто прадед мог её слышать:

— Что захочу? Да ничего! Мне и так хорошо!