Мать — единственный близкий человек, который у меня остался. Мы с ней выживали, как получалось. Она торговала на рынке овощами, а ночами мыла полы в магазине. Я видел, как у неё дрожали руки от усталости, как ныла спина, как краснели глаза от недосыпа. Но она не роптала — всё ради меня. И я дал себе слово, что стану тем, ради кого не стыдно было терпеть.

Когда я поступил в институт, мать гордилась мной пуще всех. Там-то я и встретил Ларису. Она была первой красавицей на курсе — стройная, в дорогих духах, все парни за ней увивались. Даже титул «Королева Института» получила. На четвёртом курсе как-то перед экзаменом она пристроилась рядом и шепнула: «Вопросы сложные… Выручишь?»

С этого всё и началось. Я помогал ей с зачётами, курсовыми, дипломом. Потом она позвала меня в кино. Вечер, робкие поцелуи, а утром я очнулся в её постели и понял — моя. Перед выпуском я сделал предложение. Гордился, что такая девушка выбрала меня. Самолюбие распирало.

Но встал вопрос — где жить? Её родители меня в грош не ставили: «Бедолага, без перспектив. Голь перекатная.» А мать… Моя мать не раздумывала.

— Сынок, бери мою квартиру. Я переберусь на дачу. Там и воздух чистый, и покой, и огород… мне и правда будет хорошо.

Но в голосе её слышалась горечь. Я это чувствовал. Однако она не попрекнула меня ни словом. Просто отдала всё, что имела.

После свадьбы мы переехали в её квартиру. Родители Ларисы подарили ей новенькую «Ладу». Мне садиться за руль запрещалось.

— Это моя машина! Ты ещё поцарапаешь или в столб врежешься. Езжай на автобусе. И мой бензин не трать! — кричала жена.

Каждую неделю я ездил к матери на дачу. Она скучала, здоровье пошатнулось, но Лариса была категорически против.

— Опять к твоей матери? Мне там нечего делать! Эти электрички, эта глухомань! У меня педикюр, у подруги праздник, у отца встреча — и всё, всё в один день. Да и вообще, я не обязана таскаться по деревням из-за какой-то старухи! — бросала она с презрением.

А я ехал один. Вёз матери продукты, лекарства. Уезжал с камнем на сердце. Она молчала, но я видел — ей тяжело. Дома же меня встречала Лариса — с кислой миной, с упрёками, что я опять провёл день «не с той».

Когда мать слегла, и я сказал, что хочу на неделю поехать ухаживать, Лариса устроила сцену. Швыряла вещи, орала, что я «мамочкин сынок», что я женат, а не привязан к юбке.

— Она тобой манипулирует! Ты слепой, что ли?! — вопила она.

В какой-то момент я осознал — хватит. Мать отдала нам последнее. Лариса получила всё, но ей было мало. Она хотела, чтобы я вычеркнул родную мать из жизни. А я не мог.

Я думал, любовь — это когда и в радости, и в горе. Но Лариса любила только себя. А я прозрел слишком поздно.

Я подал на развод. Сказал, что квартиру оставляю ей, раз уж мать отдала её ради нас. Не мог смотреть ей в глаза, когда собирал вещи. А мать… мать заплакала, когда я вернулся. Не от радости, а от боли, что сын опять один. Но мы обнялись. И это объятие было дороже всего.

Теперь я знаю точно — нельзя предавать тех, кто отдал за тебя всё. И нельзя жить с тем, кто требует забыть родную кровь ради своего комфорта.