**Перерождение Ольги**

Ольга стояла у окна, вглядываясь в дождь, заливающий улицы Казани. «Нам нужно пожить отдельно» — фраза её мужа Артёма звенела в голове, как разбитый стакан. На подоконнике дымилась чашка ромашкового чая — уже пятая за вечер. Вечная привычка заваривать травы, когда душат слёзы…

«Нам нужно пожить отдельно» — бросил он так же буднично, как обсуждал футбол или квитанцию за газ. Ровно тем же тоном, каким говорил: «Опять пережарила котлеты» или «Когда перестанешь разбрасывать косметику по всей ванной?»

В углу бубнил телевизор — подарок на десятилетие свадьбы. Тогда спорили в «Эльдорадо»: она хотела компактный, он выбрал «солидную» панель в кредит. Теперь экран мерцал, как их отношения — тускло, предсказуемо, безжизненно. Ольга потянула рукав потрёпанного кардигана — такого же невзрачного, как весь её быт.

Двенадцать лет. Кофе ему — ровно в 6:30, две ложки сахара, без молока. Брюки — отглаженные стрелками. Документы — разложенные по папкам. Манты — по воскресеньям, ведь «так заведено».

Вспомнила, как познакомились в студенческом клубе. Он подкатил с ухмылкой: «Девушка с фиолетовым шарфом, не хотите в буфет сходить?» Тогда она ещё носила короткие юбки и смеялась так, что слышали в соседних аудиториях.

— Оль, ты меня слушаешь? — голос Артёма вернул её в комнату. — Я говорю, мне надо подумать. Отдельно.

Она кивнула, разглядывая пятно на потолке — жёлтое, почти незаметное. Три года собирались сделать ремонт, но всегда находились причины: то кризис, то отпуск в Сочи, то «давай после Нового года».

— Возьму студию у метро «Кремлёвская», — продолжал он, постукивая кредиткой по столу. — Буду забирать вещи. И… может, так будет лучше?

«Лучше». Она мысленно подчеркнула слово. Вечно «нам будет лучше», но решал всегда он один.

— Хорошо, — её голос прозвучал пугающе спокойно.

— Хорошо? — Артём замер. Ждал истерики, хлопанья дверьми, но не этого. — То есть… и всё?

— Да, — она отхлебнула остывший чай. — Когда съезжаешь?

Он растерялся, изучая её лицо. Потом развёл руками:

— В воскресенье. Агентство подобрало варианты.

«Значит, готовился заранее», — мелькнуло у неё, но вслух она промолчала.

Разбирая его вечером, она натыкалась на обломки совместной жизни. Вот кожаный ремень — подарок на 30-летие. Рядом — наручные часы от тёщи, папка с договорами, блокнот. В нём — список её «недостатков», выведенный его каллиграфическим почерком: «слишком эмоциональная, ленится убирать, не умеет печь блины…»

Наткнулась на эти записи случайно полгода назад. Тогда проплакала до рассвета. А утром встала и приготовла его любимые сырники — «с хрустящей корочкой».

Теперь, складывая его футболки, чувствовала странное облегчение. Будто с каждой вещью воздух в квартире становился свежее, а камень на сердце — легче.

— Заберу в среду зимние вещи, — крикнул Артём из прихожей, застёгивая чемодан. — И поливай кактус. Мама его вырастила.

Она кивнула. Кактус — подарок свекрови. Ольга ненавидела этот колючий ком: огромный, агрессивный, вечно цепляющийся за занавески. Но ухаживала, поворачивала к солнцу — как велела Людмила Петровна. Сейчас, глядя, как Артём проверяет карманы — телефон, ключи, портмоне, — она думала только о кактусе.

— И… не кисни, — добавил он с привычной снисходительностью. — Займись чем-то. Может, на маникюр сходи. Или вязанием.

Дверь захлопнулась. В коридоре остался шлейф его одеколона — резкий, с запахом дубовой коры. Тот самый, что она дарила каждый год, потому что «мужчины не меняют ароматы».

Ольга медленно выдохнула, прислонившись к косяку. Внутри — пустота. Не боль, не страх — просто пустота. И тишина. Невероятная тишина.

Она включила свет, остановилась у книжного шкафа. На кухне тикали часы-ходики, но теперь их стук звучал иначе — не раздражающе, а ритмично, отмечая её личное время.

Первые дни Ольга просто отсыпалась. Возвращалась с работы, падала на диван и проваливалась в сон. Будто тело наконец получило право остановиться, выйти из бесконечной гонки за чужими стандартами.

В среду позвонила подруга Ира:

— Оль, ты где пропадаешь? Давай в «Шоколадницу»!

— Не могу… — начала Ольга и вдруг замолчала. Почему «не могу»? Теперь ник— Могу, — закончила она фразу и улыбнулась в трубку, осознавая, что впервые за долгие годы её «могу» ни от кого не зависит.