Перезагрузка Татьяны
Татьяна замерла у окна, наблюдая, как дождь заливает улицы Казани. «Нам стоит пожить отдельно» — слова её мужа Дмитрия всё ещё гуляли в голове, как эхо летнего грозового раската. На подоконнике остывала четвёртая за вечер кружка с мятным чаем — её верный ритуал в минуты, когда жизнь напоминала езду по разбитой дороге.
«Нам стоит пожить отдельно» — бросил он так, будто обсуждал, куда поехать на шашлыки или почему опять подорожала гречка. С той же небрежностью, с какой обычно говорил: «Ты борщ переперчила» или «Когда уже уберёшь эти книги с балкона?»
В углу бубнил старенький телевизор — подарок на их первую годовщину. Тогда они ругались в магазине: она хотела компактный, а он — «солидный» широкий экран. Теперь телевизор просто шумел, как их брак — монотонно, предсказуемо, без огонька. Татьяна потянула за свисающую нитку на своём тёмно-синем кардигане — таком же потрёпанном, как и большинство её вещей.
Двенадцать лет. Утренний кофе для него — ровно в семь, без сахара, с каплей молока. Рубашки — отглаженные так, что можно порезаться. Носки — свёрнуты попарно. Пельмени по воскресеньям — потому что «так заведено».
Она вспомнила, как познакомились на свадьбе друзей. Он подошёл, улыбаясь: «Девушка в синем платье, можно вас на танец?» Тогда она ещё носила босоножки на каблуках и смеялась так, что слышали в соседнем зале.
— Таня, ты слушаешь? — голос Дмитрия вернул её в реальность. — Мне нужно пространство. Время подумать.
Она кивнула, разглядывая пятно на потолке — маленькое, но упрямо разрастающееся. Три года собирались затеять ремонт, но у него всегда находились причины: то кризис, то дела, то «давай после Нового года».
— Возьму квартиру в центре, — добавил он, постукивая пальцами по столу. — Буду забирать вещи постепенно. И… возможно, нам это поможет?
«Нам». Она мысленно подчеркнула это слово. Всегда «нам», «мы», но выбор почему-то оставался за ним.
— Хорошо, — её голос прозвучал неожиданно ровно.
— Хорошо? — Дмитрий нахмурился. Видимо, ждал истерики, слёз, чего угодно, только не этого. — То есть… просто хорошо?
— Да, — она сделала глоток холодного чая. — Когда съезжаешь?
Он замешкался, разглядывая её с непонятным выражением. Потом пожал плечами:
— В субботу. Агентство уже подобрало варианты.
«Значит, готовился», — мелькнуло у неё, но вслух она ничего не сказала.
Вечером, собирая его вещи, она натыкалась на осколки их прошлого. Вот запонки, подаренные на десятилетие свадьбы. Рядом — галстук от тёщи, папка с документами, потрёпанный блокнот. В нём — список её «недостатков», выведенный его каллиграфическим почерком: «слишком мечтательная, забывает выключать свет, неправильно чистит грибы…»
Список она нашла случайно пару месяцев назад. Тогда проплакала всю ночь. А утром встала и сделала его любимые сырники — «как у мамы».
Теперь, аккуратно складывая его рубашки в коробки, она чувствовала странное облегчение. Будто с каждой вещью воздух в квартире становился свежее, а тяжесть под лопатками — легче.
— Заеду в среду за зимними вещами, — бросил Дмитрий, стоя в дверях с чемоданом. — И не забывай поливать денежное дерево. Мама же его вырастила.
Она кивнула. Денежное дерево — подарок свекрови. Татьяна его терпеть не могла: огромное, с липкими листьями, вечно осыпающее землю. Но поливала, протирала, удобряла — как было велено. В этот момент, глядя, как Дмитрий проверяет карманы — кошелёк, телефон, ключи, — она думала только о дереве.
— И… не кисни, — добавил он с привычной снисходительной ухмылкой. — Займись чем-то. Может, на курсы шитья запишись. Или бисероплетение.
Дверь захлопнулась. В прихожей остался запах его одеколона — резкий, с оттенком дубовой коры. Тот самый, что она дарила ему каждый год, потому что «зачем экспериментировать, если и так нормально».
Татьяна медленно выдохнула, прислонившись к стене. Внутри было пусто. Не больно, не страшно — просто пусто. И тихо. Невыносимо тихо.
Она включила свет в гостиной и остановилась возле книжной полки. На кухне тикали часы, но теперь их звук казался другим — не раздражающим, а просто отмечающим время. Её время.
Первую неделю Татьяна просто отсыпалась. Приходила с работы, валилась на диван и спала до утра. Будто организм наконец получил разрешение остановиться, вырваться из бесконечной гонки за чужими ожиданиями.
В четверг позвонила подруга Катя:
— Тань, ты где пропадаешь? Может, в кафешку?
— Не могу, — начала было Татьяна и вдруг замолчала. Почему не может? Никто не ждёт её дома с вопросами «где шлялась?» или «опять потратилась на бесполезное».
Через час она сидела в уютном кафе, грея руки о чашку капу́чино. Катя рассказывала о новых знакомых, а перед Татьяной красовался кусок чизкейка — воздушный, с лесными ягодами, категорически запрещённый всеми её прошлыми диетами.
— Ты какая-то… не такая, — заметила Катя. — Спокойная что ли?
Татьяна пожала плечами:
— Дима съехал. Хочет пожить отдельно.
— И как ты?
— Странно. Будто с трамплина прыгнула. Знаешь, когда страшно, но кайфово.
Вернувшись домой, она впервые ощутила тишину — не гнетущую, а уютную. Никто не ворчал из-за её новых туфель, не закатывал глаза над открытым ноутбуком, не требовал «расскажи, как день», чтобы тут же перебить своими историями.
В субботу она проснулась в полдень. Не в шесть утра, чтобы успеть на рынок за свежими продуктами. Просто в двенадцать — потому что захотелось. Заварила растворимый кофе, который Дмитрий называл «отравой», и вышла на балкон.
Весна ворвалась в Казань. Двор пестрел детскими колясками, велосипедами, яркими куртками. Где-то играла гармошка.
Позвонили из управлении дома:
— Татьяна Владимировна?Она медленно выдохнула, глядя на улицу, и поняла — всё только начинается.
